Я ДРУГ СВОБОД... В.В.Налимов: вехи творчества

  
     увеличить

Ю.В. Грановский, Ж.А. Дрогалина, Е.В. Маркова

Фрагменты из книги [1]

От авторов

Эта книга посвящена Василию Васильевичу Налимову – мыслителю, ученому, философу, профессору МГУ, доктору технических наук, почетному академику РАЕН.

Я друг свобод. Создатель педагогик.
Я – инженер, теолог, физик, логик.
Я призрак истин сплавил в стройный бред.

Эту строфу М.Волошина[1] Василий Васильевич вынес на первую страницу своей последней книги Разбрасываю мысли [2000]. И не только потому, что он любил Волошина и часто открывал главы своих книг его стихами, но еще и потому, что эта поэтическая формула отвечала трансдисциплинарному характеру его собственных творческих поисков и пониманию «призрачности» знания, которое он определял как «хорошо аргументированное незнание», содержащее больше вопросов, чем ответов. И само определение «друг свобод» абсолютно соответствовало ему, выросшему на идее ненасилия и толерантности. Поэтому авторы так и назвали посвящаемый ему труд.

Книга представляет собой род справочного материала (путеводителя), намечающего ориентиры в том «многомерном» пространстве, которое именуется Василий Васильевич Налимов. В ней делается попытка панорамного взгляда на чрезвычайное многообразие его творчества. Достаточно сказать, что с его именем связано создание и развитие в нашей стране нескольких новых научных направлений, таких как

метрология анализа вещества,
химическая кибернетика,
математическая теория эксперимента, наукометрия,
а также разработка вероятностно ориентированной философии.

Он широко известен в нашей стране и за рубежом своими работами по моделированию сложных систем. Язык вероятностных представлений позволил ему с единых позиций описать явления внутреннего и внешнего мира человека, воссоздав целостную картину.

В наш рассказ о Василии Васильевиче естественно встраиваются и личные впечатления и некоторая эмоциональность, поскольку мы говорим не только об ученом, но еще и об удивительном человеке, не сломленном ГУЛАГовской тьмой, позволившем себе на протяжении всей жизни оставаться единым и цельным, сохраняя безусловную интеллектуальную честность и умение жить в пространствах Универсума – в «мирах и веках». Он воплотил в себе многое из наиболее интересных духовных исканий ХХ века.

Мы не ставили своей задачей детальное освещение жизненного пути В.В.Налимова и его научных достижений. Это трудно сделать в ограниченном по объему издании. Многое о себе он рассказал сам в биографической книге Канатоходец [1994]. В настоящее издание включена библиография его трудов, а также список работ о его жизни и творчестве. Круг интересов Василия Васильевича, нашедших реальное воплощение, был столь широк, что единственный способ охватить его – это читать самого Налимова. Наш панорамный ракурс лишь в какой-то мере отражает многоплановость его деятельности.

Авторы знали Василия Васильевича и работали вместе с ним не одно десятилетие. Поэтому рассказ о магистральных направлениях его мысли и деятельности перемежается впечатлениями, касающимися особенностей его подхода к решению самых разных вопросов, не только научных. Кандидат химических наук Ю.В.Грановский, работавший в содружестве с В.В.Налимовым более 30 лет (1960–1995 гг.), – соавтор многих публикаций по применению математических методов планирования эксперимента и по наукометрии. Василий Васильевич был научным консультантом при подготовке им кандидатской диссертации. Жанна Александровна Дрогалина – вдова В.В. Налимова, многолетний друг и соратница, разделявшая его взгляды и принимавшая участие в работах философского направления. Доктор технических наук Е.В.Маркова много лет работала в тесном контакте с Василием Васильевичем в Научном совете по комплексной проблеме «Кибернетика» при Президиуме АН СССР в качестве ученого секретаря секции «Химическая кибернетика» (1961–1971) и заместителя председателя секции «Математическая теория эксперимента» (1971–1982), являясь соавтором В.В.Налимова в ряде публикаций в области химической кибернетики и математической теории эксперимента. Он также был научным консультантом по ее кандидатской диссертации. Сохранился архив этой секции, материалы которого позволили Е.В.Марковой подробнее рассказать об этом периоде жизни В.В.Налимова.

Настоящая книга состоит из двух томов.

Первый том включает две части.

Часть I освещает основные этапы жизненного пути В.В. Налимова. Главы 1–2, 4 написаны Ж.А.Дрогалиной, глава 3 – Ю.В.Грановским с участием Ж.А.Дрогалиной.
Часть II посвящена работам В.В.Налимова по использованию языка вероятностных представлений для описания различных явлений внешнего мира. Она содержит главы по метрологии анализа вещества, химической кибернетике, рассказ о незримом коллективе (invisible college), сложившемся вокруг проблем планирования эксперимента; сюда же входят исследования, касающиеся наукометрии, применения языка вероятностных представлений, проблем науковедения и философии науки. Главы 5–7, 9–10 подготовлены Е.В.Марковой, глава 8 – Ю.ВГрановским, глава 11 – Ю.В.Грановским и Ж.А.Дрогалиной.

Второй том включает III–VI части.

В части III освещаются работы по вероятностному подходу в биологии.
Часть IV содержит философские обобщения, представленные разными авторами, хорошо знакомыми с работами Василия Васильевича.
Часть V содержит перечень основных дат его творческой биографии, полный список научных трудов, литературу о его жизни и деятельности.
Книгу завершает Приложение, составленное из воспоминаний друзей и коллег. Оба тома снабжены предметными указателями.

Наша работа есть скромный дар уважения и памяти о человеке, который развивал отечественную науку в условиях идеологического пресса, и накалом своей мысли и воли сумел сделать столько, что еще многим «служителям знания» придется долго распаковывать его «семантический континуум», удивляясь светлой силе его трудов.

Это одна из первых попыток осмысления концепции В.В.Налимова, над которой он работал до последних дней жизни, не ослабляя усилий. Его подход столь многомерен, что, как всякое крупное явление в духовной жизни, требует известного отстранения во времени. Авторы надеются, что однажды появится философ, соразмерный широте интересов и интеллектуальной мощи Василия Васильевича, который захочет представить его мысль во всей ее неисчерпаемой глубине.

ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА В КОНЦЕПЦИИ В.В. НАЛИМОВА[2]

1. Введение

Понимание природы человека, осознание его места во Вселенной, подчеркивает В.В.Налимов, всегда было тем стержнем, вокруг которого развивалось все многообразие духовных культур человечества. Вполне отчетливое раскрытие этой темы, выходящее за рамки чисто мифологических построений, есть уже в египетской Книге Мертвых[3]. Центральное место эта тема занимает и в развитии эллинской культуры. Существенно новое понимание природы человека привносит христианство, задавшее на века новый путь развитию западной культуры. Из недр христианской мысли, оказавшейся открытой к овладению внешним Миром через его логизацию, возникло представление о возможности такого же обращения и с природой самого человека. Сознание человека надо было редуцировать к чему-то очень простому, поддающемуся логическому осмыслению[4]. В марксизме, например, сознание редуцировалось к социальным явлениям, во фрейдизме – к инстинктам, в бихевиоризме – к поведению, в когнитивной психологии – к компьютероподобным логическим операциям, в нейропсихологии – к формам взаимодействия нейронных сетей. Создание искусственного интеллекта – равносильного интеллекту человека или более сильного – должно было бы, если бы оно осуществилось, завершить начатую наукой борьбу за то, чтобы человек овладел всем в этом Мире, даже и самим собой [1981 c].

Но сознание человека, считает В.В.Налимов, упорно ускользает от этой демиургической попытки. Оно обладает удивительным сокровищем – смыслами, не подвластными формальной логике[5]. Логика не оперирует со смыслами – она только раскрывает связи в знаковых системах. В логике нет творчества. Все это хорошо понимал уже Витгенштейн[6]. Формальному мышлению должно предшествовать глубинное – предлогическое мышление, порождающее новые смыслы. Будучи осознанными, эти смыслы редуцируются к знаковой системе обыденного языка, над которой производятся логические операции, рафинирующие нашу мысль, делающие ее удобной для коммуникации [1979 a, 1984].

В.В.Налимов обращает внимание на то, что противостояло всепоглощающему рационализму: это критицизм Ницше и Гуссерля, последовавший за ним экзистенциализм, философская герменевтика, французский персонализм[7]. Экзистенциализм, однако, он оценивает как яркий, но лишь кратковременный всплеск европейской мысли, поскольку резко выраженное противостояние науке (и непонимание ее) вывело его за рамки существующей культуры. В книге [1985] отмечается также растущая в США и других странах популярность трансперсональной психологии, обретающей отчетливое философское звучание. В.В.Налимов отмечает при этом, что она находится под большим влиянием буддистского мировоззрения, относящегося негативно к представлению о личности как смысловой структуре.

Игнорирование семантической природы личности сделало, по мнению В.В.Налимова, современную культуру ущербной. Наше общество оказалось неспособным понимать и оценивать свои собственные запросы, которые никак не могут удовлетворяться простой устремленностью к росту жизненного комфорта [1979 б].

2. Мировоззренческие предпосылки вероятностного понимания природы человека

Отказываясь от удручающего редукционизма, В.В.Налимов во всех своих работах строит такую семантическую модель личности, которая опирается на признание самостоятельности существования смыслов. Но, встав на этот путь, автор заботится о том, чтобы «избежать и убожества картезианской дихотомии».

В перспективе решение этой задачи он видит как возможность создания сверхъединой теории поля[8], которая описывала бы как физические явления, так и семантические, сняв таким образом пресловутое «противостояние тела и запечатленных в нем смыслов»[9] [1985], [1986 a, с. 172–176].

Решая эту задачу, В.В.Налимов формулирует мировоззренческие позиции, опираясь на которые он строит далее исчисление смыслов:

(1) Семантическая теория личности должна быть построена дедуктивно – с той, далеко не полной, степенью формализации, которая присуща современной теоретической физике.
(2) Необходимо признать изначальное существование смыслов как некоей скрытой семантической потенциальности мироздания.
(3) При построении теории следует обращаться как к философски звучащим идеям современной физики, так и к некоторым математическим структурам, рассматривая их как образы, через которые может раскрываться видение семантической реальности Мира.
(4) Следует признать, что семантическая потенциальность проявляется через тексты, которые всегда носят размытый характер.
(5) Для оценки степени размытости текстов предлагается использовать вероятностную меру.

Предпосылка (1) бросает вызов таким описательным наукам, как психология, социология, биология, в которых почти нет дедуктивных построений. Они лишены теоретических построений такого типа, какой характерен для физики. В.В.Налимов ставит вопрос: возможна ли в этих науках серьезная, т.е. математически задаваемая, теоретизация? Можно ли здесь начать с того, чтобы ввести представления о семантическом и биологическом полях как о самостоятельных реальностях, не редуцируемых к физическим проявлениям?

Признание позиции (2), по его мнению, как раз и дает возможность сформулировать представление о собственно семантическом поле, не обращаясь к редукционизму. Введением этой позиции В.В.Налимов в сущности возрождает, правда, в несколько измененной форме, концепцию Платона об извечном существовании «идей». Платона принято «обзывать» идеалистом – объективным, абсолютным или даже числовым. Но если так, спрашивает В.В.Налимов, то как же быть с современной физикой – там признается изначальное существование неменяющихся фундаментальных констант, которые определяют устройство нашей Вселенной. Почему можно признавать изначальность существования констант, не опасаясь обвинения в идеализме (т. е. в ненаучности), и нельзя признать изначальность смыслов? «Что-то изначально должно существовать, иначе мы, кажется, не можем мыслить» [1985, с. 8–24].

Обоснование позиции (3) звучит так: человеческое понимание рождается через образы. В.В.Налимов ссылается в этой связи на Канта, Гегеля, Ницше и даже Витгенштейна. Ранее люди заимствовали образы из обыденной жизни, из непосредственного сенсорного опыта. Теперь эти образы семантически истощились. Для дальнейшего развития философской мысли остро необходимы новые образы. Их, считает В.В.Налимов, можно заимствовать из математики. В его построениях математика легко понимаема: он не доказывает новых теорем, а использует только некоторые математические структуры как образы, через которые раскрывается мысль. Серьезное использование математики в психологии, конечно, всегда носит только метафорический характер [1981 a], [1982, c. 43]. Метафорический подход, отмечает В.В.Налимов, «позволяет преодолеть трудности, связанные с неметризуемостью семантики», и обратиться к качественному рассмотрению проблемы [1982, c. 42], [1995, c. 57].

Основная философская позиция В.В.Налимова может быть сформулирована так:

«Смыслы вездесущи – они лежат в основе Мироздания» [1981 b; 1982].

Признание позиции (4) есть путь философской герменевтики[10]. Существенно новым в таком подходе является утверждение о размытости текстов. Это утверждение обосновывается семантическим анализом текстов обыденного языка, изложенным в книгах [1978 а, 1979 а], [1981 b].

Что касается позиции (5), то понятие «размытые множества» ввел, как известно, американский ученый Л.Заде, показавший универсальность этого представления [1979 в], [1981 c]. Но предложенное им математическое описание размытости, по мнению В.В.Налимова, излишне осложнено. В работах Налимова показано, что мерой размытости непрерывных множеств может быть плотность вероятности. По существу, математическая статистика всегда имеет дело с размытыми множествами. Размытость и случайность, описываемые различным образом, при глубоком рассмотрении оказываются все же только синонимами [1981 c].

2. Вероятностное исчисление смыслов

Концепция В.В.Налимова строится дедуктивно[11]:

1) он формулирует исходные понятия («строго говоря, неопределяемые, но интуитивно ясные»);
2) формулирует исходные аксиомы и связывает их с некоторыми математическими структурами (выражает их через эти структуры);
3) предлагает правила вывода;
4) показывает объясняющую силу своей модели (cм. последующие параграфы этой работы). Предлагаемая им модель, конечно, может рассматриваться только как глубоко метафорическое построение.

Исходные понятия

Центральным для концепции является понятие смысла. Природа смысла может быть понята только при сравнительном анализе семантической триады: смысл – текст – язык. Можно сказать, что смыслы, генерируемые человеческим сознанием, раскрываются через многообразие культур – больших текстов, которые существовали ранее, существуют сейчас или будут существовать в будущем. Текстуальное раскрытие смыслов осуществляется через знаковую систему, которую мы воспринимаем как язык. Таким образом, каждая составляющая приведенной выше триады раскрывается через две другие. Включив в триаду язык, автор концепции вводит представление о том, что само существование триады становится возможным только тогда, когда присутствует наблюдатель – носитель сознания, воспринимающего тексты и раскрывающего смыслы. Триада становится синонимом сознания [1986 a, с. 154], [1989 б, c. 117–118], [2000, c. 283– 294], [1997 b].

Природа сознания в этой системе представлений имеет многоуровневую структуру. Схематизируя, В.В.Налимов предлагает следующую картографию сознания:

(1) Уровень логического мышления. Здесь смыслы раскрываются через Аристотелеву логику. Это компьютероподобная часть сознания.
(2) Уровень предмышления, где вырабатываются те исходные предпосылки, на которых базируется собственно логическое мышление. Это уровень творческой активности. Задачей является раскрытие вероятностной, или, точнее, – бейесовской логики, действующей на этом уровне.
(3) Подвалы сознания – на этом уровне происходит чувственное созерцание образов. Здесь осуществляется встреча с архетипами коллективного бессознательного, если пользоваться терминологией Юнга.
(4) Вся структура в целом опирается на физическое тело, где действуют нейропептиды. Здесь имеется в виду, прежде всего, общесоматическое состояние человека. Те измененные состояния сознания, которыми так интересуется сейчас трансперсональная психология, возникают при отключении верхнего, логически структурированного уровня. Отключение осуществляется направленными воздействиями на тело – релаксацией, сенсорной депривацией (приводящей к утрате чувственного восприятия), регулированием дыхания, специальными физическими упражнениями или даже особым массажем и, наконец, просто принятием психоделических средств. Управляющему воздействию подвергается все, что может изменять собственное (персональное) время[12]. В этой системе представлений не мозг, а все тело становится одним из уровней сознания.
(5) Уровень метасознания. Этот уровень принадлежит уже, видимо, к трансличностному – космическому сознанию (ноосфере или космической плероме гностиков[13]), взаимодействующему с телесно капсулизированным сознанием человека через бейесовскую логику. На этом космическом уровне происходит спонтанное порождение импульсов, несущих творческую искру (далее в тексте они именуются «бейесовскими фильтрами»). Важно подчеркнуть, что в излагаемой концепции сознание остается открытой системой [1986 a], [1989 a, с. 85–86], [1989 б, с. 111].

Аксиоматика

(1) Весь воспринимаемый нами эволюционирующий Мир рассматривается В.В.Налимовым как множество текстов.
(2) Тексты характеризуются дискретной (семиотической) и континуальной (семантической) составляющими.
(3) Семантика определяется вероятностно задаваемой структурой смыслов. Смыслы cуть то, что делает знаковую систему текстом.
(4) Изначально все возможные смыслы Мира как-то соотнесены с линейным континуумом Кантора – числовой осью μ, на которой в порядке возрастания их величин расположены все вещественные числа. Иными словами, смыслы Мира спрессованы так, как спрессованы числа на действительной оси.
(5) Спрессованность смыслов – это нераспакованный (непроявленный) Мир: семантический вакуум.
(6) Распаковывание (проявление текстов) осуществляется вероятностной взвешиваемостью оси μ: разным ее участкам приписывается разная мера. Метрика шкалы μ предполагается изначально заданной и остающейся неизменной.
(7) Соответственно, семантика каждого конкретного текста задается своей функцией распределения (плотностью вероятности) – р(μ). Будем полагать, что функция распределения достаточно гладкая и асимптотически приближается (если иное специально не оговорено) к оси абсцисс. В общем случае можно говорить о текстах, определяемых функцией распределения вероятности, задаваемой на многомерном пространстве [1986 а], [1989 а, с. 86], [1989 б, с. 106–108], [1997 а], [1997 b], [2000, c. 284–285].

Правило вывода

Изменение текста – его эволюция – связано со спонтанным появлением в некоторой ситуации у фильтра р(у/μ), мультипликативно взаимодействующего с исходной функцией p(μ). Взаимодействие задается известной формулой Бейеса:

p(μ/у) = k p(μ) р(у/μ),

где плотность вероятности р(μ/у) определяет семантику нового текста после эволюционного толчка у; k – константа нормировки. Формула Бейеса в этом случае выступает как силлогизм: из двух посылок p(μ) и р(у/μ) с необходимостью следует текст с новой семантикой р(μ/у). В силлогизме Бейеса, в отличие от категорического силлогизма Аристотеля, как обе посылки, так и возникающие из них следствия носят не атомарный, а вероятностно размытый характер, и хотя бы вторая из посылок носит условный (обусловленный ситуацией у), а не категорический характер [1984], [1986 a], [1982, 1985, 1988], [1989 a, с. 86], [1989 б, c. 108–109], [2000, c. 286–287], [1997 а], [1997 b].

Автор концепции подчеркивает особенности вероятностного языка смыслов:

(1) Из сформулированных им предпосылок следует интуитивно легко воспринимаемое представление о том, что в текстах смыслы всегда оказываются заданными избирательно. Никому не дано знать всё. По английской пословице «Знать всё – значит не знать ничего». Функция р(μ) оказывается тем избирательно действующим окном, через которое дается возможность всматриваться в семантический Мир. Появление фильтра – это изменение избирательности.
(2) Фильтры появляются спонтанно. Спонтанность – чуждое европейской культуре понятие, заимствованное из Дао – философии древнего Китая. В предложенной концепции спонтанность обретает статус философской категории.
(3) Принятая аксиоматика опирается на представление о континууме – множестве, не имеющем пустых мест. Здесь приходится полагаться на интуицию. Если сосредоточить внимание на природе смыслов, то открывается их неразрывная целостность. Строгое математическое представление о непрерывности континуума (см.: «Математическая энциклопедия», 1977–1985) поддерживает такое понимание смыслов – их плотной упакованности, не позволяющей рассекать их на смежные, но совершенно отдаленные друг от друга семантические единицы.
(4) Вероятностная, или, точнее, – бейесовская логика диалектична в широком смысле. Существенным для нее оказывается следующее:

а) она открыта спонтанному появлению фильтров; спонтанность В.В.Налимов связывает с трансперсональным – надличностным началом человека, подчеркивая, что здесь он касается «тайны»[14], запредельной темы;
б) силлогизм применяется к смыслам, размытым на числовом континууме – возможность появления атомарных (точечных) смыслов исключена;
в) логические операции носят чисто числовой характер – в правой части формулы Бейеса стоит знак умножения, имеющий числовое раскрытие;
г) исключена возможность сильной дизъюнкции; язык оказывается свободным от закона исключенного третьего, соответственно он свободен от жесткого разграничения истинности и ложности [1989 a, с. 87].

(5) Бейесовская логика, с позиций привычных нам логик, выглядит скорее всего как логика алогичности[15]. И это естественно: предмышление в силу своей архаичности и должно нести в себе мифологические черты. В.В.Налимов ссылается на работу «вновь открытого» соотечественника Я.Голосовкера[16].
(6) Бейесовская логика в описанной картографии сознания действует на уровне (2), будучи поддерживаема соответственно уровнями (3) и (4). Вновь возникшая система смыслов передается на уровень (1), где, огрубляясь, обращается в систему атомарных смыслов, над которыми производятся операции Аристотелевой логики. Но возможен и другой ход: новая система смыслов может раскрываться и средствами искусства, и, более того, когда логическая аргументация оказывается недостаточной, – просто средствами власти и насилия [1986 a, с. 109], [1989 a, с. 87], [1989 б, c. 111–120].

3. Понимание текстов

Как мы понимаем тексты? Как мы понимаем друг друга, если говорим на языке, слова которого не имеют точечных (атомарных) смыслов? Как, скажем, можем мы понимать смысл английского слова Set, значения которого в двухтомном англо-русском словаре разъясняются через 1816 слов? Как мы понимаем метафоры? Почему мы любим метафорически насыщенные тексты? Каким образом мы понимаем фразы явно алогичные, подчас формально явно бессмысленные? Как переводим мы иностранные тексты, если для ведущих слов текста часто не находятся семантически однозначные слова на другом языке?

Эти и подобные им вопросы, считает В.В.Налимов, являются ключевыми как для понимания природы нашего сознания, так и для поиска путей развития искусственного интеллекта. Эти вопросы во всей их остроте он поставил еще в конце 1970-х годов.

Первым, правда, теоретически еще недостаточно четко разработанным ответом на них, как он сам считает, была книга Вероятностная модель языка [1974, 1979 а]. Позднее к этой теме он возвращался во всех своих публикациях, относящихся к проблеме сознания [1978 б], [1982, 1985, 1988], [1989 б, 1993, 1994 а, б; 1995, 1997 а, 2000], [1989 c, 1996 a, 1996 b, 1997 b].

Ответ, коротко говоря, звучит так: читая или ведя беседу, мы оказываемся вовлеченными в языковую игру, погружая важные для данного текста слова в ту или иную, новую нам ситуацию у, порождающую фильтр понимания р(у/μ). Смысл слова, таким образом, сужается – конкретизируется.

Языковые игры могут не только сужать, но и расширять смысл слова. В этом случае фильтры, отвечающие некоторой ситуации у, придают высокий уровень значимости словарно недостаточно проявленному (для данного слова) участку шкалы μ. Другим примером расширения смысла является создание нового, двухсловного термина. Таким вновь отчеканенным термином оказалось словосочетание искусственный интеллект, которое одно время многим представлялось семантически противоестественным, поскольку оно объединяло как бы два принципиально разных начала. Смысл этого термина, согласно В.В.Налимову, надо рассматривать как задаваемый двухмерной функцией распределения p(μ_1,μ₂), раскрывающей корреляционную связанность двух вероятностно упорядоченных смысловых структур. Автор концепции сам вводит новый «двухмерный» термин силлогизм Бейеса, связывающий смыслы, ранее остававшиеся несвязанными.

Понимание научных, философских и религиозных концепций в такой системе представлений носит также бейесовский характер. Можно, например, задать вопрос – был ли Лысенко дарвинистом? Ответ В.В.Налимова будет, безусловно, положительным. Теория Дарвина построена как весьма размытая система представлений. Лысенко подошел к пониманию этой теории с каких-то глубоко личностных позиций. Его фильтр предпочтения стал таким, что основная масса плотности вероятности функции p(y/μ) оказалась на хвостовой части распределения p(μ), определявшей построения самого Дарвина. Так получился «лысенковский» вариант дарвинизма. Лысенковщина – это скверный анекдот в науке. Но и настоящие открытия – это также отфильтровывание чего-то потаенного, глубоко скрытого под покровом парадигмы науки и потому долго не признававшегося. Разве не так, скажем, создавались неевклидовы геометрии? – спрашивает В.В.Налимов. А если обратиться к истории западноевропейской религиозной мысли, то в течение почти двух тысячелетий шла нескончаемая реинтерпретация основополагающих христианских текстов, приводившая к возникновению новых церквей и сект. Все это сопровождалось религиозными войнами, революционными вспышками, тюрьмами и кострами. В философской мысли Запада идет непрекращающаяся реинтерпретация того, что было заложено еще в эллинской культуре. Таким образом, понимание – это всегда творческий процесс, иногда он заканчивается созданием существенно новых текстов. Творчество, в самом широком его проявлении, – это бейесовский подъем на поверхность сознания того, что тлело где-то в его глубинах. Мы все время создаем новые и новые тексты, каждый раз по-новому раскрывая неисчерпаемую потенциальность изначально заложенного. Сущность человека в его нескончаемом взаимодействии со смыслами реализуется в создании все новых и новых текстов [1984, 1986 a, 1986 б], [1989 б, c. 118–120].

Глубокое, творческое, понимание происходит на уровне предмышления. Логическое мышление – это все же скорее всего вспомогательный и часто преимущественно коммуникативный процесс. Иногда в системе бейесовских представлений, отвечающих уровню предмышления, некоторые идеи понимаются более отчетливо, чем могут быть поняты в системе чисто логических построений.

Примеры:

1. Свобода воли. Еще Гегель обратил внимание на то, что идея свободы в большей степени, чем какая-либо другая, подвержена «величайшим недоразумениям». И действительно, западный мыслитель в соответствии с требованиями логической мысли всегда пытался тщательно отделить собственно свободное поведение от детерминированного. И это, естественно, приводило к нескончаемым недоразумениям. Иначе все выглядит в системе вероятностных представлений. Силлогизм Бейеса позволяет свободно генерированному фильтру p(y/μ) взаимодействовать с детерминированной составляющей p(μ), порожденной всем прошлым культуры, воспитанием и пр. Возникновение всякой новой, достаточно серьезной ситуации у вызывает необходимость в появлении новой ценностной ориентации, которая выступает перед нами как мультипликативное смешивание предначертанного (судьбинного) начала со свободой выбора – спонтанным началом. Отсюда парадоксальность самого понятия «свобода». Для человека, находящегося в состоянии абсолютной свободы, теряет смысл само понятие свобода. Абсолютно свободный человек должен, прежде всего, быть свободным от заранее заданной избирательной системы ценностных представлений – его Эго должно выродиться в равномерное (прямоугольное) распределение. Но, освободившись от изначальных ценностных представлений, человек потеряет свободу выбора фильтра p(y/μ), поскольку для неограниченного прямоугольного распределения ординаты везде должны будут принять нулевые значения. Потеряв свободу в выборе фильтра, личность лишится творческого начала [1982, c. 19–25], [1986 а, с. 161], [1986 б, с. 106], [1989 б, с. 127–129], [2000, c. 288].
2. Три модуса времени: Прошлое, Настоящее и Будущее. В.В.Налимов приводит хорошо известные высказывания Августина и Хайдеггера о целостности времени. Для Хайдеггера Прошлое – это не то, чего уже нет, оно постоянно присутствует в Настоящем и определяет собой как Настоящее, так и Будущее. Модус Будущего у Хайдеггера – это «забегание вперед», именно сосредоточенность на Будущем дает «здесь-бытию» подлинность существования. Эти трудно понимаемые представления Хайдеггера легко эксплицируются на вероятностном языке.

Если p(μ) – ценностная ориентация, порожденная Прошлым, p(y/μ) – вопрос, обращенный из Будущего к Прошлому в связи с возникшей в Настоящем проблемой у, то p(μ/y) – ответ, раскрывающий вновь возникшую ценностную ориентацию. Свобода воли осуществляет выбор из Будущего в нереализованной потенциальности многообразия возможного. Будущее приобретает возможность воздействовать на Настоящее через изменение тяготеющего к ним Прошлого. Можно, таким образом, говорить о сейчасном существовании Прошлого и Будущего, ибо в бейесовской логике в Настоящем Прошлое свертывается по Будущему [1982, c. 70], [1986 а, с. 161], [1986 б, с. 106], [1995, c. 87], [1996 а, c. 273–274].

5. Семантическая природа личности

В соответствии с представлениями герменевтики В.В.Налимов видит личность прежде всего как носителя смыслов. Личность выступает как генератор и преобразователь смыслов (и владеет исчислением смыслов). Личность открыта Миру, она способна совершать действия, порожденные новыми смыслами. Эти действия могут становиться всеохватывающими, будучи направленными не только на изменения общества, но и на преобразования самого Мира.

Касаясь природы смыслов, В.В.Налимов выделяет четыре структурные составляющие вероятностно ориентированной модели личности [1985, с. 189-197], [1986 а, с. 166–170], [1986 б, с. 110–114], [1989 а, с. 87–88], [1989 б, c. 166–207], [2000, c. 289– 290], [1996 b]:

(1) Эго – оно задается системой ценностных представлений, записываемых через плотность вероятности p(μ). Эта функция может быть иглоподобной или размытой, иногда асимметричной, или многовершинной. Этим до некоторой степени определяются типы людей. Эго – не стабильное состояние, а процесс, ибо система ценностных представлений непрестанно меняется[17]. Эго человека можно рассматривать как текст, но совершенно особый, живой текст, способный к нескончаемой реинтерпретации самого себя.
(2) Метаэго – способность к спонтанному генерированию фильтра. Это, согласно автору концепции, наиболее сильная характеристика личности: человек остается самим собой – сохраняет свою индивидуальность до тех пор, пока у него сохраняется способность к генерированию нетривиальных фильтров, особенно в острых жизненных ситуациях. В плане моральном так реализуется его достоинство. Если Эго человека – это его открытость Миру действия, то Метаэго – открытость космическому, или, иначе, – трансличностному началу[18]. Человек выступает в роли моста, связующего два аспекта Мира: его сейчасность и его надвременность. Космическое начало надвременно – оно хранит в себе как неизжитое прошлое культуры, так и потенциальное многообразие возможного будущего. В своем свободном выборе фильтров предпочтения мы вливаемся в трансличностные аспекты движения мировой истории, беря на себя долю ответственности за ход ее развития [1985, 1986 a,1986 б], [1989 б, c. 172–181].
(3) Многомерность сознания. Она описывается плотностью вероятностей, задаваемых на многомерном семантическом пространстве: p(μ₁, μ₂…μ_n). Таким образом, отдельные составляющие личностных представлений в той или иной степени корреляционно связаны. Каждый из нас хотя бы двухмерен – иначе был бы бессмысленным тот внутренний диалог, который мы непрестанно ведем с самим собой. Многомерность личности может быть и очень высокой. Такой личностью, скажем, был Ф.Достоевский. Его герои, с одной, стороны, удивительно различны, с другой – столь же удивительно похожи на своего автора. Создается такое впечатление, что Достоевский как бы выплеснул в своих героев тяготившую его самого многомерность [1985], [1986 а, с. 168], [1986 б], [1989 б, c. 186–187].

Мультиперcональность, отмечает В.В.Налимов, сейчас широко обсуждается в западной психиатрии[19]. Она оказывается связанной как с явно патологическими проявлениями, так и с творческой активностью[20]. Патологичной оказывается абсолютно неупорядоченная, ортогонально расщепленная личность. В крайних своих проявлениях такое расщепление может приводить к тому, что в разные моменты времени проявляют себя разные составляющие личности, при этом одна из них может быть не осведомлена о мотивах другой. Может случиться так, что две составляющие личности будут порознь эксплуатировать одно и то же тело. В то же время корреляционная связанность составляющих личности может создать гармоническую мультиперсональность, открытую свободному восприятию Мира. Многомерное раскрытие личности – это, несомненно, путь к преодолению социальной отчужденности и агрессии. Это создание нового человека, приспособленного к обитанию в среде социального и интеллектуального полиморфизма.

С увеличением размерности текстов изощренность распаковки семантического континуума увеличивается: появляются новые параметры распаковки – коэффициенты корреляции.

(4) Гиперличность – представление о личности как о семантической структуре, воплощенной в разных физических телах: здесь речь идет о гипнозе, о феномене трансфера в психоанализе, о возникновении коллективного сознания у возбужденной толпы, о коллективном экстазе в религиозных мистериях или даже о состояниях глубокой влюбленности и о специальной практике слияния личностей в тантризме [1984, с. 193], [1986 а, с. 169], [1989 б, c. 198–202].

Резюмируя эту часть и задавая вопрос – что же такое личность? – В.В.Налимов отвечает, что личность – это прежде всего «интерпретирующий самого себя текст», который способен к самообогащению, к тому, чтобы стать многомерным. Этот текст также способен к агрегированию себя в единое целое с другими текстами. Он нетривиально связан со своим носителем – телом, а в случае гиперличности – со многими телами. И личность предстает в своей многогранности и ускользает за всеми этими гранями. Нам не удается охватить собственную целостность, и мы можем говорить о ее иллюзорности. Личность иллюзорна не только так, как иллюзорен всякий сложный текст, поддающийся множеству интерпретаций. Она более иллюзорна, чем любой текст, так как она есть самочитаемый текст, способный изменять самого себя. Эта способность быть иллюзорной и есть самая главная особенность личности. «Иллюзорность личности – в ее спонтанности. Личность – это спонтанность. Спонтанность – это открытость вселенской потенциальности. Способность попадать в резонанс с ней» [1989 б, c. 204].

6. Сопоставление с экспериментом

В основе теоретических построений В.В.Налимова лежит утверждение о том, что наша логически структурированная часть сознания опирается на другие, более глубокие (и более древние) уровни сознания, на которых происходит непосредственное созерцание образов.

В книгах [1982], 1989 б, 1993, 1995], [1996 a] описывается экспериментальная работа нескольких лет, направленная на раскрытие подвалов сознания средствами медитации[21]. Лучшее из определений медитации дает A.M.Пятигорский. В его определении, медитация (лат. meditatio от meditor – размышляю, обдумываю) – это умственное действие, направленное на приведение психики человека к состоянию углубленной сосредоточенности, оказывающемуся, таким образом, и результатом, и объективной характеристикой медитации. В психологическом аспекте медитация предполагает устранение крайних эмоциональных проявлений и, значит, понижение реактивности. Соматическое состояние медитирующего характеризуется при этом расслабленностью, а его умонастроение – приподнятостью и некоторой отрешенностью (от внешних объектов и отдельных внутренних переживаний).

В разных медитативных практиках (культовых, религиозно-философских, психотерапевтических, дидактико-пропедевтических и т.п.) вызывание и протекание медитации, как правило, связаны с определенной последовательностью умственных актов, складывающихся в естественный процесс. Поэтому почти во всех языках обозначение медитации семантически связано с понятиями «ум» и «думание» одновременно – как природных способностей человека, не зависящих от его сознательного намерения (санскр. dhyana, рус. «думанье», др.-греч. medomai «размышляю», англ. musing «дремотное мечтание» и т.п.).

Методики различаются наборами технических приемов и последовательностью ступеней достижения уравновешенности ума и нереактивности психики. Особое развитие и конкретную тематическую направленность медитация получила в индийской и буддийской йоге (как одно из основных средств достижения религиозного освобождения), в античности – в «философском экстазе» платоников и неоплатоников (причем у первых она выступала как необходимая предпосылка теоретического мышления, в частности математического), в православном «умном делании» («Логос-медитация», или «Иисусова молитва»), в «экзерцициях» (духовных упражнениях) иезуитов, в учении о «пути» мусульман-суфиев, а также в некоторых школах современного психоанализа (К.Г.Юнг), ставящих целью интеграцию личности[22].

Особенность описанных в книгах В.В.Налимова медитационных экспериментов [1982], [1989 б, 1993, 1995], [1996 a] заключалась в том, что в состоянии релаксации испытуемым предлагалось сосредоточиться на том или ином ключевом слове – пережить его, стать им[23]. После каждого сеанса испытуемые протокольно описывали свое состояние; профессионалы-художники, входившие в группу, еще и рисовали. Материал после соответствующей кодификации, обрабатывался методами многомерного статистического анализа. Эпизодические эксперименты проводились с большими группами (более 100 человек), регулярные исследования велись с небольшим коллективом. В первых экспериментах медитация велась над словами семантической триады свобода – рабство – достоинство; в течение последующих двух лет проводилась работа со словом время и менее продолжительные серии с другими ключевыми словами[24] [1982, c. 230–255], [1989 б, c. 208–210], [1995, c. 296–327]. В большинстве протоколов-отчетов (70%–80%) испытуемые описывали «новый» опыт, не связанный непосредственно с тем, который задается действующей парадигмой культуры: например, переживание глубокого прошлого. Можно выделить тексты «гностического» содержания с представлениями о множестве миров; «герменевтического» – напоминающие древние посвящения; описания «внетелесных» состояний, аналогичные тем, которые характеризуют переживания людей, испытавших клиническую смерть. Тексты, как правило, мифологичны, эмоционально насыщены, содержат образы и символы, сопоставимые с традиционной символикой и индивидуально окрашенные [1978 а, в], [1982], [1989 б, 1993, 1995], [1996 a].

Иная картина наблюдалась в психиатрической больнице, где в медитационном эксперименте участвовали контактные больные (в том числе с диагнозом шизофрения). Их протоколы диаметрально противоположны – амифологичны, анемичны, эмоционально бедны образами, и, более того, эти образы лишены индивидуальной окрашенности и представляют собой, как правило, устаревшие идеологические клише.

Содержание протоколов в большинстве экспериментов оказалось сопоставимым с текстами, полученными С.Грофом в практике ЛСД-терапии[25]. В.В. Налимов предполагает в этой связи, что у людей, страдающих психическими расстройствами (так же как, впрочем, и участи здоровых), глубинные области сознания столь закрыты, что могут быть обнаружены только применением очень сильных средств воздействия [1982, с. 205–211].

Ниже в качестве примера приводится один из медитационных протоколов на тему «Кто я?» [1989 б]:

В коричневом, слабо освещенном пространстве я увидел себя как многоцветный сгусток, как галактику в небе. Войти в него непросто. Это замкнутый, плотный, изолированный сгусток света. Но вот он становится податливым – расширяется, размывается. И я вхожу в него. В нем разные пространства. Пространства разного цвета и разной плотности. Вот легкое сплошное пространство голубого цвета. Но где-то оно пересекается плотной дугой красного цвета. Эту дугу пересекает другая – зеленого цвета. Это уже не такая плотная дуга – она иногда распадается на отдельные брызги. Некоторые разноцветные дуги сцеплены как звенья цепи. А вдали – опять пустое голубое пространство, и где-то в высоте парят серебристо-белые светящиеся крылья. Я понял: смерть – это разрушение этой сгустковой галактики. Это – освобождение ангела белых крыльев (c. 208).

Этот текст явно мифологичен – в нем раскрывается какое-то древнее представление о природе человека. И, что особенно важно, подчеркивает В.В.Налимов, – это раскрытие происходит через пространственные образы. Он отмечает близкие своей позиции высказывания В.Топорова[26] о пространственной природе текста:

«... можно говорить о пространстве как потенциальном тексте, его вместилище (таком, что оно взаимосвязано со своим „наполнением“). Вместе с тем реализованное (актуализированное через вещи) пространство в этой концепции должно пониматься как сам текст…» (c. 280)

7. Вероятностно ориентированное понимание глобального эволюционизма

В работах В.В.Налимова, несомненно, большой интерес представляет показанная возможность построения единой модели эволюционизма, инвариантной ко всем ее частным проявлениям. Эволюция культур может быть описана по аналогии с эволюцией Эго человека, если опираться на бейесовскую логику. В книгах [1985] и [2000], а также в статье [1988] была сделана попытка раскрыть возможность вероятностно ориентированного понимания биологического глобального эволюционизма.

Автор исходит из того, что смыслами текстов Мира живого являются морфофизиологические признаки. Он предполагает, что все многообразие этих признаков изначально упаковано на числовой оси μ. Мир живого тогда предстает как вероятностно взвешенная распаковка континуума биологических смыслов[27]. Особи – элементарные единицы текстов Мира живого – оказались задаваемыми плотностью вероятности p(μ); виды, соответственно, – многомерными распределениями, построенными на осях μ_1, μ₂…, отвечающих отдельным особям.

Если теперь опустить все подробности бейесовского описания эволюционизма и ограничиться только сравнением такого подхода со столь популярной сейчас синтетической теорией эволюции, то здесь все будет очень похоже на то сопоставление, которое В.В.Налимов сделал раньше, сравнивая бейесовскую семантику обыденного языка с Аристотелевой логикой, допускающей только атомарные факты. В синтетической теории эволюции нет представления о поле. Ее математические модели (в популяционной и эволюционной генетике) основаны на предпосылке, называемой Beanbag Genetics. Это далеко идущее упрощение: гены ведут себя в геноме как дискретные единицы, взаимодействие между которыми пренебрежимо мало; селективная ценность каждого аллеля[28] постоянна, селективная ценность генов аддитивна. Как бы ни были серьезны успехи такого подхода, они все же остаются не изоморфными действительности, о чем подробнее говорит Б.Медников[29] [1985, с. 27].

В отличие от моделей, базирующихся на идее Beanbag Genetics, представление о Мире живого как о распаковке морфогенетического континуума позволяет дать формальное описание изменчивости как процесса, охватывающего все поле признаков сразу. Такое описание становится значительно более реалистичным. В упоминавшихся выше книгах [1985, c. 29–37] и [2000, c. 113–118, c. 291] это утверждение иллюстрируется следующими примерами: отмеченное А.Любищевым телеогенетическое сходство животных, проявляющееся в том, что эволюция дает сходные решения задач независимо от факторов, осуществляющих эти решения (сходство ихтиозавров, дельфинов, рыб и т.д.); гомологические ряды Н.Вавилова – представление о том, что целые семейства растений в общем характеризуются определенным циклом изменчивостей, неотеническая теория происхождения человека, оправдывающая представление о пятнистом характере эволюции, т.е. быстром и радикальном изменении целого паттерна признаков.

Единство интеллекта и природы, параллелизм между биологической эволюцией и ментальными процессами – это известная проблема, которую, в частности, поставил и разрабатывал Бейтсон[30]. В.В.Налимов пытается дать ей иное освещение, опираясь на существенно иные исходные посылки.

8. Сопоставление с философской классикой

В.В.Налимов пишет, что, развивая вероятностную теорию смыслов, он на самом деле просто переосмысливает на языке современных представлений ту проблему, которая поднималась еще в далеком прошлом и вплоть до наших дней наполнялась новым содержанием. Проводя сопоставление с некоторыми направлениями философской мысли Западной Европы, он рассматривает свой подход как дальнейшее развитие философии Платона (а в какой-то степени даже еще и Анаксагора) [1989 а], [1989 б, c. 140–154], [1991 а], [2000, c. 32–42]. У Платона мы находим высказывания об изначальном существовании идей. Его учение о Едином (в диалоге «Парменид») выглядит сейчас как попытка раскрытия представления о континууме доступными тогда средствами. Единое оказывается у Платона связанным со Многим через число. Многое у него и является частью Единого, и содержит в себе все Целое[31]. Модель В.В.Налимова как раз и показывает, что изначально существующий континуум проявляется через число (вероятностную меру) без разбиения его на части. Обращение к математическим представлениям позволило автору отчетливо раскрыть то, что у Платона оставалось подчас недостаточно разъясненным [2000, c. 32].

В истории развития западной философии постоянно встречаются отзвуки платоновской мысли. Соответственно и модель В.В.Налимова часто выглядит как переформулирование на новом языке того, что уже было сказано ранее. У Декарта находим, пишет он, высказывание (правда, беглое) о том, что смыслы несчетны: «Истины... перечислить нельзя, в чем, впрочем, и нет необходимости»[32]. У Спинозы представление о первичном начале – Субстанции, которая состоит из «бесконечно многих атрибутов», и о Модусах, в которых субстанция проявляется,[33] «очень напоминает нашу систему представлений – субстанция, состоящая из бесконечного числа атрибутов, выглядит как семантически насыщенное пространство, а модус – как проявленность этого пространства, или, иначе, как его состояние» [1991 а, c. 12]. У Канта находим высказывание о том, что «всякое человеческое познание начинается с созерцаний, переходит от них к понятиям и заканчивается идеями»[34]. У Гегеля соответственно говорится о «воспроизводящей силе воображения, заставляющей образы подниматься на поверхность сознания»[35]. У Ницше читаем: «Сначала образы; – объяснить, как возникают образы в уме. Затем слова, отнесенные к образам». О природе личности он говорит: «Мои гипотезы: Субъект как множественность»[36]. У Витгенштейна: «То, что образ изображает, есть его смысл»[37]. У Мерло-Понти встречаем такие слова: «В силу того, что мы находимся в мире, мы приговорены к смыслам»[38]. У Сартра: «Трансцендентальное сознание есть безличностная спонтанность... человек осужден быть свободным... осужден в каждый момент изобретать человека»[39]. У Гадамера: «Язык – это центральная точка, где „я“и мир встречаются или, скорее, обнаруживают исходное единство[40]. И, наконец, у Уайтхеда: «Творчество – это наиболее универсальная из универсальных сущностей, характеризующая конечную природу фактов»[41].

И в модели В.В.Налимова творчество выступает как надличностная трансцендентальная спонтанность. Основой Мира ему хочется признать творческое начало. Тогда возможно говорить и о смысле Мира, и о месте человека в нем. Смысл Мира – в раскрытии потенциально заложенных в нем смыслов. Смысл жизни человека – активное участие в этом процессе. [1989 б, c. 251].

«Из этих скупых слов может многое следовать» [1989 а, c. 89].

9. Заключение: Проблема смысл–материя

Согласно В.В.Налимову, это извечная проблема, и вряд ли она когда-либо будет полностью освещена. Найти всеобъемлющее решение этой проблемы – значит приблизиться к пределу бытия, а при современном понимании природы человека остается только углублять и расширять эту тему.

Признав за смыслами право на самостоятельное существование, оказалось возможным, как это ни странно, перебросить мост, хотя пока еще и очень небольшой, между семантическим и физическим видением Мира, не прибегая к редукционизму. В методологическом плане подход В.В.Налимова сближается с построениями, принятыми в физике, где существенным оказывается следующее:

(1) возможность построения достаточно аксиоматизированной теории;
(2) нетривиальная геометризация семантических представлений[42];
(3) введение представления о скалярном семантическом поле[43];
(4) математическая запись самого процесса функционирования смыслов.

В.В.Налимов отмечает здесь, что его коллеге Т.Перевозскому удалось показать, что оперирование с текстами и смыслами в вероятностной модели смыслов и процесс измерения в квантовой теории имеют много общих черт. Перевозский дает следующие разъяснения (в парафразах): Множеству смыслов μ в квантовой механике соответствует множество значений q, описывающих степени свободы физического объекта. Функции p(μ) отвечает квадрат волновой функции /ψ(q)/² (время здесь «заморожено», поскольку результаты измерения соотнесены к состоянию в определенный момент времени). Фильтру р(у/μ)ставится в соответствие значение у, спонтанно появляющееся при измерении. Тогда бейесовскому преобразованию будет соответствовать преобразование волновой функции ψ(q) → ψ(q/y_n), отвечающее изменению фильтра у.

В.В.Налимов считает, что можно пойти еще дальше, полагая, что бейесовская логика в какой-то степени эквивалентна метрической логике. Это значит, что можно отказаться от постулата о постоянстве метрики и рассматривать изменение функции p(μ) как результат деформации масштабности (метрики) в окрестности точек[44]. Иными словами, раскрывается чисто геометрическая картина семантического Мира. Текст – любой текст начинает выступать как возбужденное (т.е. разномасштабное) состояние семантически насыщенного пространства и становится семантическим экситоном [1985], [2000, c. 26; с. 292].

В целом ряде работ В.В.Налимов развивает свое представление о том, что «мост между материей и смыслами может быть переброшен через геометризацию наших взглядов на Универсум» [1989 а, б; 1993, 1994 а] и [2000, c. 25].

Литература

1. Налимов В.В., Кузнецов О.А., Дрогалина Ж.А. 1978 а. Визуализация семантических полей в групповой медитации. Бессознательное, т. 3. Тбилиси: Мецниереба, с. 703–709.
2. Налимов В.В. 1978 б. Непрерывность против дискретности в языке и мышлении. Тбилиси:Изд. Тбилисского университета, 83 с.
3. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. 1978 в. Ритм как непосредственное вхождение в континуальный поток образов. Бессознательное, т. 3. Тбилиси: Мецниереба, с. 292–298.
4. Налимов В.В. 1979 а. Вероятностная модель языка. М.: Наука, 303 с. (первое издание 1974).
5. Налимов В.В. 1979 б. Проблема человека в современной науке. Вестник АН СССР, № 6, с. 60–68.
6. Налимов В.В. 1979 в. Функция распределения вероятностей как способ задания размытых множеств: Наброски метатеории, дискуссия с Заде. Автоматика, № 6, с. 80–87.
7. Налимов В.В. 1981 а. О возможности метафизического использования математических представлений в психологии. Психологический журнал, т. 2, № 3, с. 39–47.
8. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. 1984. Вероятностная модель бессознательного: Бессознательное как проявление семантической вселенной. Там же, т. 5, № 6, с. 111–112.
9. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. 1985. Как возможно построение модели бессознательного. Бессознательное, т. 4. Тбилиси: Мецниереба, с. 185–198.
10. Налимов В.В. 1986 а. Природа смыслов в вероятностно ориентированной философии. Язык. Наука. Философия. Вильнюс: Институт философии, социологии и права Литовской ССР, с. 154–180.
11. Налимов В.В. 1986 б. Вероятностный подход к описанию явлений, происходящих на глубинных уровнях сознания. Труды семинара, посвященного 75-летию со дня рождения Д.И. Блохинцева. Дубна: Объединенный институт ядерных исследований, с. 98–121.
12. Nalimov V.V. 1981 b. In the Labyrinths of Language: A Mathematician's Journey. Philadelphia: ISI Press, 246 p.
13. Nalimov V.V. 1981 c. Faces of Science. Philadelphia: ISI Press, 297 p. (а также Облик науки, 1979, т. 1 – 176 с., т. 2 – 373 с., рукопись).
14. Nalimov V.V. 1982. Realms of the Unconscious. The Enchanted Frontier. Philadelphia: ISI Press, 320 p.
15. Nalimov V.V. 1985. Space, Time, and Life. The Probabilistic Pathways of Evolution.Philadelphia: ISI Press, 110 p.
16. Nalimov V.V. 1988. Geometrization of fundamental biological concepts. Lectures in Theoretical Biology (eds. Kull K., Tiivel T.). Tallinn: Valgus, p. 27–33.

Дополнения к списку литературы

Напомним, что работа была написана в 1989 г. Мы дополнили ее ссылками на труды, появившиеся после 1989 г., чтобы показать, что тема природы человека оставалась лейтмотивом философских раздумий Василия Васильевича Налимова, включая и его работы последних лет жизни.

1. Налимов В.В. 1989 а. Возможно ли учение о человеке в единой теории поля? Человек в системе наук.М.: Наука, с. 82–91.
2. Налимов В.В. 1989 б. Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. М.: Прометей, 287 с.
3. Налимов В.В. 1991 а. Как возможна математизация философии? Вестник Московского университета. Серия 7. Философия, № 5, с. 7–17.
4. Налимов В.В. 1991 б. Требование к изменению образа науки. Там же, с. 18–33.
5. Налимов В.В. 1993. В поисках иных смыслов. М.: Изд. группа «Прогресс», 261 с.
6. Налимов В.В. 1994 а. На грани третьего тысячелетия. Что осмыслили мы, приближаясь к XXI веку. М.: Лабиринт, 73 с.
7. Налимов В.В. 1994 б. Канатоходец. М.: Изд. группа «Прогресс», 456 с.
8. Налимов В.В. 1995. Реальность нереального. М.: Мир идей, 432 с.
9. Налимов В.В. 1997 а. Конструктивистские аспекты математической модели сознания. Вопросы философии, № 10, с. 58–70.
10. Налимов В.В. 2000. Разбрасываю мысли. М.: Прогресс-Традиция, 344 с.
11. Nalimov V.V. 1989 с. The necessity to change the face of science. International Classification, vol. 16, No. 1, p. 3–10.
12. Nalimov V.V. 1996 а. Les Mathématiques de l’Inconscient. Paris: Éditions du Rocher,
13. 488 p.
14. Nalimov V.V. 1996 b. Spontaneity of consciousness. An attempt of mathematical interpretation of certain Plato’s ideas. Nature, Cognition and System II (ed. M.E. Carvallo). Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, p. 313–324.
15. Nalimov V.V. 1997 b. Constructivist aspects of a mathematical model of consciousness.Everything Is According to the Way. Voices of Russian Transpersonalism. In Memoriam V.V. Nalimov. Brisbane, Australia: Bolda-Lok Series in Transpersonal Studies, p. 49–59.

Назад в раздел