1979 – Проблема человека в современной науке



Вестник академии наук СССР, № 6, 1979

В период возникновения кибернетики большинству ученых казалось, что центральные проблемы управления связаны с разработкой математической теории управления, теории алгоритмов, автоматов и автоматического регулирования, с созданием математических моделей самоорганизующихся систем, а иногда с развитием таких разделов прикладной математики, как линейное программирование, планирование эксперимента и т.д. С другой стороны, к числу важнейших проблем науки об управлении относили разработку технических средств управления – вычислительных машин и их инженерного и математического обеспечения. В последнее время стало ясно, что при решении задач управления центральную проблему составляет человек, и именно он должен стать главным объектом изучения кибернетики.

Проблема человека в управляющих системах многоаспектна. Перечислим лишь некоторые ее стороны, как они отражены в мировой научной литературе.

1. Обнаружилось, что большие системы, такие, например, как центр космических полетов или научная организация, могут выжить, только периодически изменяя свои непосредственные цели. Необходимо постоянно подогревать интерес людей к их деятельности. С особой остротой встала новая для больших организаций задача – добиться, чтобы каждый работник ощущал свою личную причастность к общей цели: одной материальной заинтересованности оказывается недостаточно.

2. Становится ясно, что экологический кризис не может быть разрешен одними лишь инженерными средствами. Решение экологических проблем требует целостного и гармоничного отношения к жизни на Земле. Система управления окружающей средой должна, таким образом, органически включать культуру. Но как согласовать эту задачу с господствующим в потребительском обществе стремлением безгранично властвовать над природой, исходя из сиюминутных потребностей?

3. Резкая смена культур, происходившая в последние десятилетия под влиянием стремительного роста науки, захватила только верхний, сознательный уровень психики человека. Новые представления нередко не согласуются с исходными базисными представлениями, заданными прежними культурами, что порождает внутренний конфликт психики индивидуума, создает психологическую напряженность. Повышение благосостояния и комфорта, появление у людей большого количества свободного времени не только не решают многих прежних проблем, но ставят новые, еще более серьезные.

4. Миновало время, когда в вычислительной машине видели просто большой арифмометр. Сейчас ЭВМ скорее воспринимается как некий гигантский манипулятор символами. Отсюда стремление создать искусственный интеллект, организовать диалог человека с ЭВМ, построить систему «думающих» информационно-консультативных центров, разработать системы автоматического проектирования. В связи с этим закономерно встают весьма сложные вопросы: как устроено мышление самого человека? какова в нем роль логических операций, основанных на дискретно-символическом представлении Мира? где пределы логического мышления, ограничивающие возможность искусственного интеллекта, и как можно преодолеть эти пределы?

5. Проблема изучения сознания человека может быть рассмотрена и еще в одном ракурсе – в непосредственно экологическом. Развитие техники, изменяя среду обитания, формирует предпосылки для изменений состояния сознания. Длительные космические полеты, высадка на Луну, многомесячное пребывание под водой на атомных подводных лодках, столь же длительное (без захода в порт) пребывание на рыболовецких судах – все это создает ударное воздействие на человека и может так же изменять состояние сознания, как раньше изменяла его практика напряженной религиозной жизни, например длительное отшельничество. Забытый опыт прошлого оказывается ключом к пониманию некоторых особенностей настоящего и будущего. Его изучение приобретает инженерно-экологическое значение. Освоение Луны хотя бы как источника возможных полезных ископаемых – это уже не фантазия, а надвигающаяся реальность. Реальность пребывания в новой среде, неизбежно изменяющей состояние сознания.

А сама современная техника – не приводит ли она к изменениям среды обитания, мало заметным из-за их повседневной обыденности, но безусловно, достаточно сильным, чтобы изменять состояние сознания человека? Посмотрите на удивительную тягу молодых людей во всем мире к мотоциклу. Быстрая-быстрая езда, лицо, открытое ветру, длинные развевающиеся волосы, слезящиеся глаза (ездить принято без очков!), рев мотора... Мотоцикл в своей безумной стремительности послушен, юноша срастается с ним – становится единым с ним механизмом. Меняется состояние сознания: техника действует, как допинг. И разве нельзя привести другие подобные примеры? Отсюда и важность изучения измененных состояний сознания. Отсюда же и интерес к прошлому человечества, хранящему и необычные для нашей культуры проявления всего скрытого для прямого видения многообразия спектра человеческого сознания.

Отчетливое осознание всей глубины и серьезности этих и некоторых других проблем вызвало в мире большую активность в исследовании индивидуальной и коллективной психологии человека. Мерой такой активности может служить число журналов, посвященных этой теме. Сейчас только в США издается 91 журнал по психологии. Если прибавить к ним журналы, относящиеся к науке о поведении, коммуникации, клинической психологии, педагогической психологии, инженерной психологии, то их общее число достигнет 148.

Каков же реальный результат всех усилий в области изучения человека? Ответить на этот вопрос совсем не просто: в науках о человеке результаты исследований не поддаются такой же однозначной оценке, как в точных науках. И все же некоторые конкретные результаты назвать можно.

1. Резко расширилась шкала, в которой рассматривается психическая деятельность человека. В точных науках, изучая какое-либо явление, всегда стремятся увеличить интервал варьирования независимыми переменными: чем меньше такой интервал, тем легче впасть в иллюзию, что неизвестная нам сложная функциональная зависимость хорошо описывается линейной моделью. Изучение же психики человека долгое время ограничивалось исследованием определенных стереотипов поведения и состояния. Сейчас изучается все многообразие психических состояний человека, включая сон, гипноз, состояние религиозного экстаза, ощущение в моменты, близкие к смерти (удается в какой-то мере описать даже самое переживание смерти, если пациент был возвращен к жизни), и, наконец, состояния, диагностируемые как явные психические заболевания. Нередко делаются попытки осмыслить в терминах современной психологии опыт религиозных переживаний. Примечательно и то, что врачи-психиатры все чаще выступают со статьями достаточно широкой общекультурной проблематики, а психиатрический эксперимент выходит за пределы клиник и лабораторий.

Имеются, например, сведения, что в США с конца 50-х годов до настоящего времени около 250 тыс. человек прибегли в оздоровительных целях (снятие стресса и т.д.) к одной из форм медитаций[1]. Это число покажется достаточно внушительным, если учесть, что в опыте участвовали только люди определенного возраста и определенного социального положения. Мы не беремся оценивать это явление – важно лишь отметить, что спонтанно возникшее движение приобрело характер широкого социального эксперимента, превратилось в один из элементов современной западной культуры.

2. Примечательно, на наш взгляд, и то, что философия, издревле считавшаяся чисто умозрительной наукой, теперь смыкается с экспериментальными дисциплинами. С появлением ЭВМ мы смогли перенести в железный ящик манипулирование символами – пусть даже только формальное, строго логическое манипулирование. Человек впервые смог увидеть, как вне его мозга может реализовываться одна из составляющих мышления. Следующий шаг на этом пути – объективное, в том числе экспериментальное, изучение психологии мышления в большом интервале состояний сознания. Полученные результаты позволяют обсуждать в терминах наблюдения и эксперимента и многие проблемы, традиционно относимые к теории познания.

Можно упомянуть и о попытке использовать психологический и логический анализ языкового поведения для разгадки механизма мышления. Построение трансформационных грамматик и выявление глубинных структур имеют несомненную эпистемологическую направленность. Вероятностная модель языка раскрывает некоторые особенности мышления – его континуальную природу.

Философия вошла в прямое соприкосновение и с математикой, точнее, математической логикой. Так называемые ограничительные теоремы Тарского, Чёрча и особенно Гёделя имеют глубокий эпистемологический смысл. Философия впервые в своей истории получила возможность опираться на высказывания, построенные на математическом уровне строгости. (Правда, многим математикам такое расширительное толкование математических положений представляется антинаучным.) Такое укрепление связей между философией, с одной стороны, и точными экспериментальными науками – с другой, ставит нас перед необходимостью предъявлять философским построениям новое требование, которое можно было бы назвать конструктивной силой философской теории. Так, гносеология сегодня должна отвечать на вопрос, возможен ли искусственный интеллект.

3. Совсем недавно, почти на наших глазах возникло новое направление философского анализа – так называемая философия науки. В основе его лежит, с одной стороны, строгий логический анализ – использование ограничительных теорем, доказательство невозможности эмпирической верификации гипотез и т.п., а с другой – изучение роли чисто психологических факторов (например, парадигмы Т. Куна, речь о которой пойдет ниже) в развитии научных знаний. Важно подчеркнуть, что объектом философского анализа становится поддающаяся четкому наблюдению система – наука, рассматриваемая как одна из составляющих человеческой деятельности, и в частности деятельности сознания. Эта система исследуется философами так же, как исследуются в науке другие реально существующие системы – с привлечением формального аппарата и строгих формализованных процедур. Очень важно при этом, что результаты, полученные в философии науки, начинают оказывать непосредственное влияние на методологию научных исследований.

4. В первой половине XX в. в области семантики языка были получены научные результаты, важные для изучения всей проблемы человека. Отчетливо было показано, что в общеизвестном несовершенстве нашего языка как формальной системы в действительности кроется его глубочайшее совершенство. Эти результаты особенно близки автору настоящих строк: основываясь на них, он построил вероятностную модель языка и сделал попытку показать, что мышление человека носит существенно континуальный характер, не редуцируемый к дискретным формам языка.

Наверное, можно было бы существенно расширить перечень тех результатов, которые были получены в области изучения человека за последние десятилетия. Но такая задача вряд ли может быть решена в одной статье.

Однако сколь скромными выглядят все достижения по сравнению с требованиями, которые предъявляет к науке о человеке культура наших дней! Эта культура выработала удивительные средства для воздействия на человека и для управления его поведением. И тем не менее человек в чем-то по-прежнему остается для науки загадкой[2]. В чем же дело?

В современной науке представление о том, что является научным, сложилось под влиянием успехов точных наук. В подобной системе представлений для науки о человеке практически не остается места. По этому поводу приведем лишь несколько соображений.

1. Наука в своей борьбе за рационалистическое мировоззрение отбросила как ненаучный весь человеческий опыт внелогического познания. И действительно, этот опыт породил массу предрассудков, но ведь и рационалистическое построение знания может порождать суеверия[3]. Таким образом, изучение опыта внелогического познания позволит вскрыть те составляющие человеческого сознания, которые действуют и в процессе проявления рационального знания, но остаются при этом скрытыми, малодоступными для изучения.

2. Безграничное развитие формальной, прежде всего аристотелевой, логики как инструмента познания породило стремление дихотомически классифицировать все наблюдаемые явления. Отсюда – часто наблюдаемое стремление жестко делить людей на психически здоровых и больных, а как следствие – нередко исключение последних из рассмотрения при изучении сознания человека. Но сейчас ясно, что именно некоторые «аномальные» проявления дают возможность понять механизм человеческого сознания.

3. Наиболее интересные проявления человеческой психики принципиально невоспроизводимы. Романтическая влюбленность, необузданная вспышка гнева, величественное проявление милосердия – все это не повторяется, как бы точно ни воспроизводить все внешние условия. И тем, кто пытается изучать эти явления, постоянно приходится слышать: «Ваши суждения бездоказательны, так как основаны на описании неповторяющихся наблюдений».

4. Даже у рационально мыслящего человека размыты как ценностные суждения, так и вообще значения всех слов[4], включая и содержание научных понятий. Все поведение человека, в том числе и научное мышление, может быть описано только в системе вероятностных представлений. Но наука в своей основе все же остается антивероятностной – так, во всяком случае, построены все школьные программы преподавания и большинство вузовских.

5. Можно считать, что некоторые культуры прошлого уделяли проблеме человека больше внимания, чем наша культура. Но их представления, полученные на интуитивном уровне, могли восприниматься и разделяться только некоторым субъективным образом – теми, кто достиг специфического состояния сознания. Исключалась сама постановка вопроса о проверке в том смысле, в каком его ставит наша культура. Отсюда и эзотеризм[5] знания о человеке, если здесь вообще можно говорить о знании. Но искусство – разве оно не дает нам знания о человеке? А ведь к этому виду знаний с полным правом можно отнести все сказанное выше.

6. И наконец, последнее и, может быть, самое главное. Пытаясь теоретически осмыслить все многообразие фактов, относящихся к сознанию человека, приходится строить теории, которые не согласуются с общеметодологическими представлениями, выработанными при развитии точных наук. Но если из преклонения перед такими представлениями отказаться от какого бы то ни было теоретического осмысления результатов наблюдений, да к тому же еще и принципиально невоспроизводимых, то что вообще остается делать?

А с другой стороны, пытаясь во что бы то ни стало согласовать теорию с развитой философской концепцией, легко погубить то, что еще по-настоящему и не родилось. Ведь теория в момент возникновения слаба и беспомощна. Ее смысл заключается только в том, что она может породить (если в нее кто-то поверит) новое направление исследований, результаты которых могут впоследствии оказаться для теории как благоприятными, так и неблагоприятными. Может быть, сначала надо дать окрепнуть новому направлению мысли, а потом уже судить о его мировоззренческом и методологическом значении? Но в науке в той или иной форме всегда действуют ограничительные силы.

Сейчас настало время поговорить о том, откуда берутся и как действуют ограничительные силы в науке. Американский философ и историк науки Т. Кун ввел представление о парадигме[6]. Парадигму можно представить как некую весьма размытую систему аксиом, которая в каждый момент определяет, что считать научным в науке. Роль ее в науке противоречива. С одной стороны, парадигма позволяет концентрировать усилия ученых на четко заданном направлении, очищая каналы научных коммуникаций от всяких отвлекающих внимание сорняков. Вспомним высказывание Н. Винера о том, что математику создают только 5% математиков, а остальные 95% несут охранную службу, наблюдая за строгостью и чистотой построений – той строгостью, которая, кстати, никогда не может быть задана раз и навсегда в некоей системе формально заданных требований. Но с другой стороны, парадигма оказывает и тормозящее влияние на науку. Ведь прогресс в науке состоит, в частности, в том, что научным становится то, то считалось ненаучным вчера. (Разумеется, это вовсе не означает, что все ненаучное со временем станет научным.)

Экспоненциальное развитие науки ведет к тому, что парадигмическое давление начинает ощущаться все более и более остро. Создающуюся при этом ситуацию не разрешить простым «да» или «нет»: нельзя уничтожить парадигму – это охранный механизм в науке, без него она задохнется в сорняках, ею же порожденных, но парадигма не должна быть слишком жесткой, иначе все в науке омертвеет.

История нашей науки хорошо иллюстрирует двоякую роль научной парадигмы. С одной стороны, мобилизация сил в четко заданных направлениях и отсюда – выдающиеся успехи в области ядерной физики и ее технических приложений, в создании лазеров, в поразивших весь мир космических начинаниях... А с другой стороны, долгое неприятие некоторых новых подходов, концепций, целых направлений исследований.

Сейчас уже ясно, что парадигмическое давление должно быть как-то смягчено, должно принять какие-то новые, гибкие и подвижные формы, хотя речь, конечно, не идет о том, чтобы его снять совсем. Попытаемся перечислить некоторые организационные меры, которые помогли бы смягчить парадигмическое давление в области проблемы человека.

Сегодня все чаще и чаще раздаются голоса, требующие смягчить или даже вовсе отменить систему рецензирования и редактирования рукописей, поступающих в научные журналы. Но это вряд ли возможно: рецензирование все равно сохраняется и остается довольно жестким. Но зато широко распространилась новая форма научной коммуникации – препринты. Рукописи публикуются в виде препринтов без редактирования и без всякого рецензирования. Опубликовать препринт может любой сотрудник научного коллектива. За рубежом во многих организациях препринты выпускаются не позднее, чем через неделю после поступления рукописи. С их помощью складывается некий непрерывно действующий международный семинар. Доклады на научных семинарах также часто записываются на магнитные ленты и распространяются среди научной общественности, не отличаясь, в сущности, от препринтов. Строго говоря, препринт, как и следует из смысла этого слова, даже нельзя считать окончательной публикацией: он может быть, например, перепечатан в журнале.

Смягчению парадигмического давления во многих случаях содействует и некоторая избыточность журналов. Как уже отмечалось в начале статьи, в США только по психологии и смежным с ней наукам издаются 148 журналов. Вероятно, это объясняется тем, что в области наук о человеке – в полном соответствии с современным уровнем развития этих наук – отсутствует единая парадигма. Вместо нее существует множество конкурирующих мелких субпарадигм, представленных различными журналами. Так, на страницах недавно созданного журнала «The Journal of Transpersonal Psychology» один из его создателей говорит о позиции этого журнала как о новом взгляде, противостоящем «зооподобной фрейдистской психологии и позитивистской психологии бихевиоризма»[7].

Та же избыточность делает систему научных изданий достаточно гибкой, чтобы отражать реальное движение научного знания: логика развития системы публикаций должна отражать логику развития науки.

Обилие журналов дает возможность печатать и работы, не укладывающиеся в рамки существующей парадигмы. Рассмотрим хорошо знакомый автору пример, относящийся к области прикладной математики. Лет семнадцать назад была опубликована статья X. Сатерзвайта. В ней предлагался новый метод постановки отсеивающих экспериментов, названный «методом случайного баланса». По поводу этой статьи развернулась дискуссия, продемонстрировавшая резкое, предельно отрицательное отношение к предложенному методу со стороны всех без исключения специалистов. Через некоторое время автору настоящей статьи удалось реабилитировать метод случайного баланса как вполне научный[8]. Им заинтересовались математики, которые нашли для него глубокие обоснования. Была показана и высокая практическая эффективность этого метода. Логика развития событий такова: работа не укладывается в рамки существующей парадигмы, но все же публикуется, ибо каналов для публикации вполне достаточно; возникает дискуссия, которая в конце концов все-таки приводит к признанию.

Возможно возражение: зачем захламлять науку изданиями, которые реально никто прочесть не может? Автор, несмотря на весь свой интерес к проблеме человека, все же не может не только прочесть, но хотя бы просмотреть даже упомянутые 148 журналов, не говоря о множестве других. Но ведь есть хорошие путеводители – лоции в море журналов. Один из них – Current Contents[9]. Просматривая его, нетрудно найти работы, которые подлежат уже дальнейшему детальному изучению. Разумеется, возможность опубликования – это лишь возможность быть услышанным, но отнюдь не гарантия того, что сказанное, если оно и по-настоящему серьезно, будет услышано и понято. Ведь на начальной стадии развития новые идеи трудно объективным способом отличить от сорняков.

Хороший способ борьбы с парадигмическим застоем – поощрение интенсивного международного научного обмена. Очень полезно также поощрять ученого время от времени радикально менять область своих научных интересов. Мы все знаем, что принципиально новые идеи, расширяющие парадигму, чаще появляются или у совсем молодых ученых, или у тех немолодых, кто перешел на работу в совсем новую область знаний.

Сейчас при изучении ряда проблем в нашей науке складываются определенные предпосылки для излишнего парадигмического давления. Они усугубляются отсутствием разветвленной сети научных журналов по ряду областей знания. По таким научным дисциплинам, как логика, математическая статистика, межличностная психология, журналов просто нет. А вот пример, относящийся к области точных наук.

Долгое время автор настоящей статьи является заместителем председателя редакционного совета отдела математических методов в журнале «Заводская лаборатория». Это чуть ли не единственное в нашей стране издание, где печатаются работы по математической теории эксперимента. Но отделу выделены на целый год только восемь печатных листов – на всю нашу страну. Все поступающие рукописи очень тщательно рецензируются и редактируются. Попадает в печать только то, что отвечает принятому редакцией стандарту. Отклоняется половина поступающего материала. Принятые же статьи сокращаются так, что становятся мало понятными широкому кругу читателей, а журнал как раз и рассчитан на такой круг.

А ведь журнал «Заводская лаборатория» – один из важнейших сегодня каналов непосредственной связи между нашей наукой и промышленностью. Трудно даже сказать, кто больше теряет от такого ограничения его объема: наука или производство.

То же, что отклоняется этим журналом, печатать уже негде. Это – безвозвратные потери для науки.

Выше уже говорилось, что парадигма – это размытое поле суждений, имеющих статус аксиом. Теперь можно добавить, что для понимания механизма парадигмического действия может быть предложена такая модель: над этим полем аксиом у каждого ученого построена некая своя персональная функция распределения[10], или, иными словами, каждое из парадигмических суждений имеет свой вес (сумма всех весов принята за единицу). У одних ученых эта функция распределения носит мягкий характер – она допускает (может быть, и с малым весом) право на существование и крайних суждений. У других – функция распределения очень жесткая. Такие ученые, стоящие на страже «истинного знания», часто сами лишены творческой активности. Когда в научных кругах появляется принципиально новая идея, она находит поддержку среди части парадигмически не отягченных ученых, но может быть не опубликована, если против выступят пресловутые хранители «истинного знания».

Вот как в одной из американских науковедческих работ оценивается роль научного рецензирования статей перед принятием их к печати:

«Система третейского судейства пытается оценивать значимость научных работ, прибегая к мнениям экспертов. В таком случае можно предположить, что каждый эксперт пользуется досконально разработанным критерием оценки при вынесении суждения о научном качестве предлагаемой работы. Но если бы это было так, то оценки экспертов по одному и тому же материалу согласовывались бы друг с другом гораздо чаще, чем это имеет место. На практике же высокая степень совпадения оценок не всегда очевидна... Экспертные оценки в значительной степени оказываются не согласованными с количеством ссылок, которые работа получает после публикации. Более того, результаты анализа наиболее цитируемых химических журналов оказываются совсем не лестными для рецензентов. Имеет место даже негативная корреляция экспертных оценок работ и количества позднее полученных на них ссылок»[11].

И ведь речь идет о химии – науке довольно точной. Что же можно сказать о роли рецензирования в таких науках, как психология, социология?

Вероятно, ученый должен иметь возможность обнародовать свои идеи даже тогда, когда они еще ничем не доказаны и многому общепринятому сегодня противоречат. Ведь научная гипотеза в момент ее возникновения – это в известной степени фантазия. И даже если она окажется недолговечной, это вовсе не значит, что она была бесполезной. Ее смысл и ценность заключаются хотя бы в том, что она при обсуждении породила острую ситуацию, пробудила ученых к новым размышлениям.

Наука существует до тех пор, пока остро и бескомпромиссно ставятся проблемы. Острота проблем выявляется в новом освещении материала. И, надо полагать, каждый настоящий ученый испытывает удовлетворение, если его гипотеза, пусть и отвергнутая, даст толчок к развитию нового направления мысли. А проблема человека – если вернуться к теме нашей статьи – особенно нуждается в том, чтобы взглянуть на нее в новых, может быть, не совсем привычных традиционной науке ракурсах.



[1] Медитация – особое психическое состояние углубленной сосредоточенности (а также умственные действия, ведущие к такому состоянию). Для него характерно устранение крайних эмоциональных проявлений и резкое понижение реактивности психики. В некоторых формах медитации достигается отключение самосознания и деавтоматизируются привычные психические структуры: перестают восприниматься различия между субъектом и объектом и ограничения, накладываемые законами формальной логики.

Многочисленные методики медитации разработаны в рамках различных восточных и западных религиозных традиций, а также в некоторых направлениях современной психиатрии.

[2] Интересно здесь обратить внимание на книгу (М. Gross. The Psychological Society. N. J., Random House, 1978), в которой дается весьма критическая оценка невиданного до сих пор увлечения психотерапией в американском обществе:

«Во времена визита Зигмунда Фрейда в Университет Кларка в 1909 г. психология была начинающей дисциплиной. Сегодня психология является искусством, наукой, терапией, религией, моральной нормой, стилем жизни, философией и культом... Современная психотерапия претендует быть лечением на научной основе, но контрольные исследования этой претензии не подтверждают... По словам исследователей, психотерапия наукой не является... Это изощренная имитация индустриальным обществом целительных способов докторов-знахарей... Это для образованных людей – возможность заниматься религией под видом науки... именно вера, а не доктрина является целительным фактором» (цит. по рецензии: A. Becker. «Current Contents», 1978, vol. 10, N 38, p. 19).

[3]См., например: К.А. Шpeйдep. Наука – источник знаний и суеверий. – «Новый мир», 1969, № 10, с. 270.

[4]См.: В.В. Налимов. Вероятностная модель языка. М., «Наука», 1974.

[5]Эзотерические учения – учения, рассчитанные лишь на немногих посвященных. Как правило, такие учения целиком или в существенной части передаются непосредственно от наставника к ученику.

[6] См.: Т. Кун. Структура научных революций. М., «Прогресс», 1975.

[7] А. Н. Мaslow. The Further Researches of Human Nature. – «The Journ. of Transpersonal Psychology», 1969, vol. 1, N 1.

[8] См.: В.В. Налимов, Н.А. Чернова. Статистические методы планирования экстремальных экспериментов. М., «Наука», 1965.

[9] Этот специальный бюллетень справочного характера содержит рефераты статей общенаучного характера и содержания журналов по той области знаний, к которой относится данная серия. (Подробнее об указателе Current Contents см.: В.А. Маркусова. Новые средства информационного поиска. – «Вестник АН СССР», 1977, № И.) - Ред

[10] Вероятностная модель принятия решения при априорном парадигмическом давлении изложена в работе автора «Новаторство как проявление интеллектуального бунта» («Изобретатель и рационализатор», 1976, № 7). Весьма показательно, что именно журнал, пропагандирующий изобретательство, опубликовал такую работу.

[11] М. Gordon. Evaluating the Evaluators. – «New Scientist», 1977, vol. 73, p. 342–343 (цит. no: «Current Contents», 1978, № 17).



Назад в раздел