Василий Васильевич
 |
1991 – МЕДИТАЦИЯ – ЭТО ТО, ЧТО ОТЛИЧАЕТ ЧЕЛОВЕКА ОТ КОМПЬЮТЕРАЧеловек, 1991, № 3
В.В. Налимов, Ж.А. Дрогалина Медитация – это то, отличает человека от компьютера[1]87. Иисус сказал: Образы являются человеку, Интерес к эзотерическому сегодня легализован. Множество теоретиков и особенно практиков медитаций различных школ и направлений, которых мы видим на телеэкранах, не просто изумляет – пугает. Волны самой безграмотной литературы «о тайном» наводнили уличные книжные прилавки. И все же за волной естественного обывательского любопытства к таинственному и необычному можно увидеть и более глубокие истоки. Человек в современном суперреалистическом мире, используя предписанное ему восприятие мира, возможно, чувствует исчерпанность этого восприятия. Он инстинктивно тянется к иным, скрытым возможностям своего сознания, которые могут раскрыть ему новые формы и смыслы бытия, дать более гармоничное жизнеощущение [Налимов, 1978; 1989], [Nalimov, 1982], [Grof, 1982; 1988], [Shapiro, Walsh, 1984]. 3. Островская (З.О.): Насколько мне известно, вы одним из первых советских ученых ввели термин «медитация» в научную литературу. Хотя в переводе с латинского meditatio – размышление, имеется множество определений этого понятия (учеными, практиками йоги, дзэн и т. д.). Вы в своей недавно вышедшей книге Спонтанность сознания также даете несколько определений: «медитация как средство, расширяющее наш внутренний опыт, медитация как форма самогипноза, как прием, усиливающий открытость личности, как освобождение сознания от семантической скованности, раскрепощение спонтанности» и т.п. Значит ли это, что термин не имеет постоянного смысла? В. Налимов (В.Н.): Вообще-то первым ученым, который употребил термин «медитация» в наше время, был А. Пятигорский. И не только употребил, но и ввел в БСЭ. И сделал это хорошо. И еще – никто на это не обратил внимания. И было принято считать, что термина такого в науке нет. Я же с термином «медитация» знаком с юности, тогда это понятие использовалось в определенных кругах русской интеллигенции и ни у кого не вызывало сомнений. Потом это слово исчезло из научного обихода. Человек, занимающийся медитацией, настраивает свой ум на определенный лад. Именно настраивает. Это подчеркивают разные специалисты. Вот, например, Лешан – практикующий психолог и один из пионеров изучения медитации – пишет так:
Это в его книге Как медитировать [LeShan, 1974]. Отключаясь от внешнего мира, от нескончаемого диалога с самим собой, человек сосредоточивается в самом себе – в своем внутреннем пространстве, чтобы в углубленном покое покинуть привычные пределы слов, мыслей, чувств и пережить, узнать в собственном опыте то, что иначе непостижимо. Это приближение к сущности вещей, к своему «поэтическому Я». Помните, у Цветаевой: «Стихи растут, как звезды и как розы...» Превозмогая привычные модели, идентификации, программы, трансцендируя, мы становимся свободнее. Это, по существу, путь свободы. Это состояние свободы, которая гораздо более внутренняя, как всякая семантика, чем внешняя. Опять об этом лучше сказано у поэта:
Это Фет – одно из его самых медитативных и глубоких стихотворений «Не тем, Господь, могуч, непостижим ...». В медитацию многие входят спонтанно, часто не осознавая этого, например, творчески активные ученые. В некоторых своих работах я упоминаю прием, которым пользовался в юности, когда обращался к медитации, не понимая этого. Я тогда работал в физической лаборатории, где часто приходилось решать нерешаемые задачи. Например, эксперименты не оправдывали некоторых, казалось бы очевидных, теоретических соображений. Что было делать? Меня тянуло в библиотеку, где я оставался какое-то время, листая попавшиеся под руку журналы. Не думая. Решение приходило само... Как озарение. Перелистывание страниц, достаточно механическое и ритмичное, помогало разомкнуть круг той зацикленности, которая удерживала в моделированных пределах.
Это уже Мандельштам. Опять поэты. То самое «поэтическое Я», способное разрушить «мнимое постоянство». О процессе творчества математиков интересно пишет Ж. Адамар, отмечая, что открытия в математике – это всегда озарения. Ответ надо звать, и он приходит. Надо быть настроенным. Или так: стать тем инструментом, на котором Бог исполнит свою мелодию. Медитация и помогает стать инструментом, с помощью которого измеряется относительность любого варианта реальности… Медитация – это путешествие в глубинах нашей безмерной психики, безмерного опыта – семантического континуума. Теперь относительно постоянного смысла термина «медитация». Ни один термин не имеет постоянного, жестко заданного смысла. К примеру, пси-функция – одно из основных понятий квантовой механики. Есть высказывания ряда зарубежных ученых, показывающие, сколь разнообразно понимается этот термин. Я это рассматриваю в книге Вероятностная модель языка, где привожу примеры того, какой смысл имеет словосочетание «математическая статистика». Так вот, эта подборка высказываний носит просто анекдотический характер – настолько они разноречивы. А ведь это специальность, научная дисциплина ... Мы можем, скорее всего, только попытаться очертить контуры слова, раскрыть его содержание, учитывая контекст, ситуацию, чему-то придавая большее, чему-то меньшее значение... Вот, например, слово «медитация» в английском тезаурусе Роже – это целое семантическое поле, хотя в нем все же есть какие-то смысловые доминанты. Основную смысловую нагрузку несут такие слова, как внимание, уединение, мистика. Слову внимание вообще в некоторых определениях медитации, по крайней мере таких, которые дают психологи трансперсонального направления, придается особое значение: они пишут, что «по существу, медитация может быть определена, как любая другая дисциплина, нацеленная на усиление осознания посредством намеренно ориентируемого внимания...» ([Walsh, Vaughan, 1980], с. 136). Особенно хочется подчеркнуть: не надо пытаться ничего определять, надо только разъяснять. И вот когда человек сам пройдет какой-то путь медитации, когда он прочтет десятки книг, когда он сам это переживет, – тогда он поймет, что такое медитация. Только тогда, когда поработает, приобретет опыт. Иначе нельзя ничего сказать, как нельзя сказать человеку, у которого никогда не болели зубы, что такое зубная боль. Вы можете сказать, что такое зубная боль? З.О.: Я знаю, что это больно ... Процесс медитации, грубо говоря, идет двумя путями. Первый – традиционный, исторически сложившийся – путь определенных психотехнических упражнений, созерцания, уединенного размышления и т.д. Второй – применение химических (часто растительных) препаратов для достижения аналогичных состояний. Опыты Дж. Лилли и С. Грофа с ЛСД для расширения сознания и терапии достаточно известны. Как Вы считаете, есть ли какие-либо качественные различия в достигаемых результатах? Можно ли назвать это имитационной медитацией? Не опасно ли это для человека? В.Н.: Я думаю, что психоделиками человечество пользовалось очень давно. И это, видимо, не искусственный, а естественный прием. Посмотрите, скажем, книги Кастанеды или Лилли – там все начинается с использования психоделических средств. Сейчас появилась даже теория такая, умозрительная, естественно, пытающаяся объяснить тот скачок, который произошел в эволюции человека, – как он из существа, близкого к животным, стал мыслящим существом. Предполагается, что этому помогли... мухоморы. Они разбудили фантазию и породили язык. Я не знаю, правомерен ли такой взгляд, и вряд ли мы это узнаем. Но если это так, то, значит, в природе был заготовлен препарат, который должен был подействовать на человека. Почему вдруг в природе оказываются сравнительно простые соединения типа ЛСД и почему они могут оказывать такое потрясающее, удивительное воздействие? В конце концов, употребление вина – это ведь тоже некоторое средство воздействия на психику, и к тому же очень опасное, и греки говорили, что они, в отличие от скифов, знают, что такое вино и как с ним можно обращаться... А почему нигде не удалось ввести сухой закон на сколь-нибудь длительное время? У меня лично никогда не было опыта ЛСД-терапии, так же как у тех, с кем я имею непосредственно дело, и я не представляю их опыта. Но то, что я читал в описаниях, позволяет мне сделать вывод, что, конечно, ЛСД-терапия сильнее, чем обычная медитация. Вот сейчас С. Гроф использует особую технику медитации (она называется гипервентиляция), которая составляет только часть его концепции холотропной терапии[2]. Жанна Александровна принимала участие в сеансе гипервентиляции у Грофа, я же остался просто наблюдателем. Рассказывает Ж.А. Дрогалина:
В.Н.: «Основное кредо холотропной терапии состоит в признании потенциала необычных состояний сознания, способных к трансформации и эволюции, обладающих оздоровительным воздействием... Основная стратегия сводится к тому, чтобы довериться мудрости нашего тела» ([Grof, 1988), с.]. З.О.: Это очень интересно... В.Н.: Вы знаете, здесь любопытно вот что: Гроф перешел к гипервентиляции после того, как в Америке запретили использование ЛСД – терапии, хотя психиатры снова поднимают вопрос о ее использовании. Я как-то не сторонник обращения к таким радикальным формам, но хочу обратить внимание на то, что результаты ЛСД-терапии Грофа близки к тем, которые получали мы в наших медитациях, хотя, может быть, у него эффект был более сильный, проникновение более глубокое. Особенно если говорить о протоколах (самоотчетах), которые повествуют о том, что можно назвать реинкарнационными воспоминаниями. Есть протокол ЛСД-терапии, записанный рабочим, проходившим курс лечения. Он описывает процесс мумификации в Древнем Египте. Психиатр уточняет это описание у специалиста, который говорит, что все очень хорошо, правильно и – более того – содержит то, о чем специалисты не знали, но догадывались. Откуда же этот человек, рабочий, мог такое знать? Он никогда не занимался Древним Египтом... Этот пример хорошо иллюстрирует идею семантического континуума, который позволяет объяснить, почему человек способен знать то, что в данном воплощении он «не проходил». В измененном состоянии сознания появляются совершенно новые запахи, причем не просто запахи – благоухания... В наших медитациях часто такое бывало – люди чувствовали особый, «озонированный» воздух... На меня сильное впечатление произвела одна медитация – Лассаля, иезуитского монаха и дзэн-буддиста. Это было в 1988 году в Ганновере, на философском конгрессе. Там каждое утро начиналось с медитаций разных школ. Лассаль после медитации вместе с двумя монахами совершил обряд в традиции ордена иезуитов – не знаю, как надо точно назвать эту мессу... Они сидят за столом. Перед ними большая чаша с вином. Над ней – возможно, символом Грааля – совершаются ритмические движения руками. Читаются отрывки из Священного Писания... Ощущаешь себя совершенно в ином мире. Это нельзя выразить обычными словами. Может быть, надо обратиться к ритмическим средствам или сделать что-то еще, не знаю... Словом, чтобы описать впечатление от происходящего, надо пользоваться каким-то другим языком. Опять как у поэта: «Надо бы мне говорить о тебе на языке серафимов» (Н. Гумилев). Новое мирочувствование. Что касается опасности, то это тоже непростой вопрос. Опасным может быть все что угодно – даже простая еда в неумеренном количестве. Все очень легко может стать опасным. Но дело не в этом. Всякая опасность – это вызов. Надо уметь принять его. З.О.: В любом случае медитация – это превращения сознания? Или в ней участвуют и другие внутренние силы человека? В.Н.: В ней участвует весь организм человека. Я бы сказал так: медитация есть не что-то особенное, а вполне обычная форма поведения нашего сознания. Она может быть разной степени глубины, может возникать спонтанно или осознанно, но это свойство нашего сознания – вот, собственно, о чем идет речь. И когда ее рассматривают как нечто недопустимое, зловредное (кстати, в свое время нашу с Ж.А. Дрогалиной статью не пропустили в журнале Знание – сила, ссылаясь на то, что это повредит молодежи...) – это несерьезно. Надо наконец понять, что молодежь – это не компьютеризированные автоматы, а люди, хранящие в себе весь опыт исторического прошлого. Медитация – это путешествие в глубинах своей психики. Не понимая, не зная самих себя, мы не можем уверенно существовать в этом неспокойном, напряженном мире. З.О.: Можно ли объяснить то, что одни (например, Рамакришна, Кришнамурти) впадали в самадхи непроизвольно, другие идут к достижению этого состояния годами, третьим этого не дано вовсе? В.Н.: 80–85 % людей открыты медитации. Об этом свидетельствует наш опыт. Их самоотчеты очень интересны. А 15–20 % – закрыты. Их самоотчеты очень клишированы и скучны. Однажды мы медитировали с группой будущих космонавтов, и все они, кроме руководителя группы («начальника»), дали интересные протоколы. А он не смог... Расслабляться не положено. Возможно, эти 15–20 % нуждаются в более сильном воздействии, таком, например, как гипервентиляция. А может быть, просто наши условия неблагоприятны для того, чтобы бессознательное могло осуществлять необходимую работу самостоятельно. Но если этот процесс искажен, то человек оказывается загнанным в патологию. Ведь когда появляется какая-то симптоматика, это прежде всего самое серьезное указание на то, что бессознательное хочет вмешаться и что нужно что-то делать в этом направлении... Человек должен свой внутренний рост осуществлять самостоятельно, но как? Это проблема нынешней культуры... И что еще было в нашем опыте интересно: когда мы посмотрели весь лексический массив в протоколах медитаций со словом свобода, то оказалось, что самое главное слово, наиболее часто употребляемое в них, – я. И это понятно, потому что в отчете фиксируетсямоепереживание, мойсобственный опыт. А когда мы обратились к словарю Ожегова и составили аналогичный частотный словарь для свободы, главной оказалась оппозиция я–мы (коллектив). Парадигму нашей культуры (а словарь – ее полномочный представитель) не очень-то заботит индивидуальный опыт. З.О.: Медитация, как Вы пишете, – переосмысление и перестройка пространственно-временных ограничений и даже их преодоление. Медитационные протоколы, приведенные Вами, – это вербально зафиксированный образный ряд. Есть также вербальное описание состояний сознания, чувств без зрительных образов – например, Кришнамурти. Можно ли, на Ваш взгляд, адекватно передать эти состояния? Вообще зафиксировать этот опыт? В.Н.: Я скажу так: конечно, привычное пространственно-временное восприятие мира нарушается. Я вообще глубоко убежден сейчас, что пространство и время – это форма восприятия мира нашим сознанием. Наблюдатель воспринимает мир так, как это ему задано изначально. Если бы существовало пространство, независимое от наблюдателя, то мы знали бы его геометрию. Современная физика готова опираться на пространства с существенно различными геометриями. Обращаясь к эксперименту, здесь нельзя сделать однозначного выбора. И представление о времени, вероятно, дано нам априори. Это дает возможность человеку ориентироваться в этом мире... Да, структура пространства и времени в медитационных состояниях (так же, как и в сновидениях) разрушается. Мы начинаем воспринимать мир совершенно иным. Медитативный опыт, как и сны, фиксировать трудно. Мы живем во внутреннем пространстве меньше, чем во внешнем. Нам не хватает опыта бытия во внутреннем пространстве. Поэтому не хватает и языка. Он есть у поэтов. В большей степени, чем у философов:
В одной из статей журнала Трансперсональная психология описывались медитации с людьми разной степени подготовленности, и оказалось, что наиболее продвинутые буддистские монахи не смогли описать свой опыт иначе, как повторив догматику буддизма. Так что фиксировать опыт, наверное, всегда можно, и при этом важной оказывается преднастроенность. Мой знакомый бенедиктинский монах из Германии[3]считает хорошим состоянием, когда человек соприкасается с Ничто – Миром без образов, Пустотой, приближающей к Богу. Вообще в католической медитации предпочтительные «объекты» внимания – Бог, Христос, Любовь. Что же касается пространственно-временных изменений в состоянии медитации, то их хорошо систематизировал С. Гроф в процессе своей многолетней и многообразной практики. В трансперсональном опыте он различает такие возможности [Grof, 1988]: временное расширение сознания,включающее переживания предков, постинкарнационный опыт, эволюционный опыт; пространственное расширение сознания,включающее идентификацию с другими личностями, идентификацию с животными и растениями, планетарное сознание, сознание неорганической материи и пр.; пространственное сужение сознания – до уровня отдельного органа; ощущение реальности, выходящей за границы «объективной реальности», – опыт переживания других вселенных и встреча с их обитателями, восприятие сложных мифологических сюжетов, интуитивное понимание универсальных символов, восприятие сознания Ума универсума, восприятие сверхкосмической и метакосмической пустоты. З.О.: Вы пишете, что, выходя из медитации, человек чувствует себя обогащенным, испытывает положительные ощущения. Но, может быть, бывают и другие случаи – когда высвобождаются саморазрушающие, поражающие силы? В.Н.: В медитации каждый человек открывает свои собственные, необыкновенные пространства, он сам себя переоценивает. В результате этой переоценки у него возникают новые отношения не только с собой, но и с миром, с универсумом, и поэтому процесс медитации столь терапевтически значим. Если возникает отрицательная реакция, значит, не годится выбранная форма, ее надо менять. Один из критериев правильно выбранного метода – психологический комфорт. Методов очень много. Их можно менять. Важно, чтобы медитация помогала внутреннему росту. З.О.: А у Вас большая аудитория? В.Н.: Обычно 10 человек, но бывает и больше. Однажды 200 человек собрали здесь, в Москве. В центре города, шум – и ничего, хорошо было... З.О.: Термин «многомерность пространства» уже прочно вошел в обращение. Если говорить о многомерности сознания, то, может быть, медитация – это не только существование сознания в пространстве, а преодоление или стремление к преодолению одномерности сознания? Или все-таки это функционирование части сознания? В.Н.: Что значит части сознания? Я думаю, что пространство – это некие заданные нам возможности видеть мир; мы через пространство видим мир – так мы устроены. Вот пример – три точки; три – священное число, и, когда человек в своем развитии сообразил, что три точки можно соединить и получится треугольник, он стал человеком. Мы понимаем, что такое треугольник, а не просто видим его. Недавно я прочел в книге одного западного философа вопрос: почему природа устроена так, что ее легко описывать математически? Я думаю, что вопрос поставлен неправильно. Это не природа так устроена, ей нет никакого дела до математики – так устроены мы! Почему мы? Потому что мы воспринимаем мир через пространство и число, а они есть объекты математики. Пространство может быть одномерным, многомерным, не только с гомогенной, но и с гетерогенной метрикой, с какой-то нетривиальной топологией, когда особым образом меняется ситуация в окрестности точки. Или можно мыслить пространство, в котором каждая точка является в свою очередь пространством. Это удивительные образы, через которые мы можем воспринимать мир и описывать его. Так мы устроены. Почему – другой вопрос. Я думаю, это имеет какой-то глубокий смысл. Трудно представить себе существа, воспринимающие мир без пространства. Не хватает фантазии. Но в принципе такая возможность не исключена и – более того – очень привлекательна. Так как пространство, время, число– это только метафоры, можно допустить существование других миров, наблюдатели в которых устроены иначе. В мифах Земли мы встречаем таких наблюдателей (например, ангелы, архангелы, херувимы, серафимы). Я ввожу понятие семантического пространства, исходя из платоновского положения о том, что изначально смысл дан нам в непроявленном состоянии. Все эти смыслы (это уже не Платон) упорядочены на числовой оси, упакованы так, как упакованы действительные числа на прямой. Тогда возникает образ семантического пространства. Можно говорить об одномерном или многомерном пространстве. С введением многомерности расширяются наши представления о сознании. И наверное, эволюция человека должна будет заключаться в том, что он будет становиться многомерным. И тогда возможной станет терпимость, которой так недостает сегодня... Очевидно, многомерность сознания есть будущее развития человека. Пока же мы как минимум двумерны, поэтому-то ведем постоянно диалог с самими собой, ведь если бы у нас была одна система ценностных представлений, было бы бессмысленно вести диалог, ибо мы неизменно давали бы одни и те же ответы на возникающие у нас вопросы. З.О.: Возможно ли, на Ваш взгляд, коллективное расширение сознания? В.Н.: Это серьезный и трудный вопрос. Я думаю, что коллективное расширение сознания станет возможным, когда возникнет корреляционная связанность семантически различно ориентированных личностей. Такое общество можно будет назвать гиперличностью, т. е. личностью, воплощенной в разных физических телах. Надо отдавать себе отчет в том, что гиперличность может возникать и из корреляционной связанности семантически одинаково ориентированных личностей. Тогда становится страшно – это бездумное поведение возбужденной толпы, способной на насилие. Но корреляционная связанность разномыслящих возможна только в том случае, если всем доступно многообразие культуры. Без этого взаимопонимание невозможно – не на что опираться. Сейчас этого нет. Содержание современной культуры грандиозно. Но все разнесено по отдельным закромам. Что, скажем, знает современный психолог о философски звучащих достижениях математики, теоретической физики, космогонии? А что знает он о духовном опыте древних культур? Многие ли математики обращают внимание на мировоззренческое звучание идей в своей области знания? Возникла новая форма эзотеризма. Раньше эзотеризм охранялся тайной. Знания передавались изустно – только посвященным, доверенным. Теперь все публикуется. Но эзотеризм охраняется непониманием. Каждый может по-настоящему понимать только что-то в своей узкой области. Все достижения культуры, взятые в целом, не доступны никому. Значит, в плане мировоззренческом, а следовательно в плане социальном, культура по существу бездейственна. Обществу она дает только технику и комфорт, и часто ценой глобального экологического кризиса. Мне думается, что одной из центральных проблем ближайшего будущего станет проблема расширения коллективного сознания. Нужно будет направить усилия на овладение всем достоянием культуры. Нужно будет существенным образом изменить всю систему воспитания и образования. Преодолеть искусственно созданную брешь между рациональным и иррациональным началами нашего сознания.
З.О.: Должна ли, на Ваш взгляд, практика медитации оставаться эзотерической? В.Н.: Европейская традиция была связана с эзотеризмом. Это была орденская монашеская практика. Вот интересный факт: упоминавшийся выше бенедиктинский монах-теолог в своем выступлении на конгрессе так назвал свой доклад: Медитация – раскрытие христианского эзотеризма. И насколько я понимаю – не знаю, прав ли я, – по-видимому, было принято какое-то решение открыть эзотеризм, поскольку ситуация ныне настолько критическая, что приходится идти на риск. Но это моя догадка... На самом деле эзотеризм все равно сохраняется, так как воспринимать его может только подготовленный человек. Он есть и в науке, я уже говорил об этом... З.О.: Если представить человечество единым физическим телом на Земле и как часть его – единое сознание, то можно ли вообразить медитацию этого единого сознания человечества? В.Н.: Это единое сознание, конечно, существует. Сейчас за рубежом начинают проводить коллективные медитации, предлагают в это включаться... Есть очень интересное описание коллективной медитации на одном из островов в Индийском океане, где около 300 подготовленных инструкторов в течение лета проводили коллективные медитации и по многим параметрам оценивали ситуацию. Оказалось, что в период их деятельности на острове снизилось количество грабежей, разводов, самоубийств, изменилась температура воздуха, количество осадков и т. п., а когда они уехали – все показатели вернулись на прежний уровень. Энтузиасты США из разных духовных общин практикуют одновременную коллективную медитацию в разных странах мира. Мы получали приглашения присоединиться в назначенный день и час. Все это пути оздоровления общества, но общества подготовленного. Все не так просто. Задачи медитации не только терапевтические, но в значительной степени духовные. Техника пришла из опыта мистиков. Здесь опять приходится обсуждать проблему культуры. Надо воспитывать культурного человека, готовить его, ставить человека. Как ставят голос, ставят на крыло. Как это делали в пифагорейских школах. Инициировать. Недавно появилось факсимильное издание книги Шюре Великие посвященные. Это замечательная весть из прошлого, по которому сверстывается будущее. Без прошлого будущего нет. Такова модель. Я об этом пишу в своих книгах. З.О.: Дж. Лилли в книге Моделирование Бога рисует две, грубо говоря, картины постижения Вселенной: Бога – образно-сенситивную и «компьютерную». Вселенная, функционирующая как гигантский компьютер, и Бог, кодирующий (условно говоря, конечно) все состояния духа, согласитесь, удручают. Как Вы считаете, в связи с электронным бумом не станет ли эта модель действительностью? В.Н.: Сейчас появилась хорошая метафора сознания – компьютер. Описание мозга как квантово-механического компьютера представляется, несомненно, интересным, хотя охватывает только нейрофизиологические процессы, связанные с взаимодействием тела с внешним миром. Некоторые авторы считают, что любая функционирующая система, способная получать и использовать информацию, идущую от среды, или вносить ее в среду, может быть квалифицирована как обладающая сознанием... Такое расширенное представление о сознании приведет к тому, что придется говорить о сознании как о феномене, который еще может и не обладать смыслами. Мне кажется, что в этом случае лучше пользоваться термином «квазисознание»... Что же касается Лилли, то я бы сказал так: медитация и соответственно спонтанность принятия решений – это то, что отличает человека от компьютера... То, что позволяет ему остаться человеком в любых переживаниях и опытах... в его хождении трудными путями «в поисках за Божеством»... [Николаев, 1913]. [1] Интервью было дано 3.В. Островской – ответственному секретарю журнала Человек. Опубликовано в № 3, 1991, с. 43–50. Интервью давал автор книги совместно с Ж.А. Дрогалиной, руководившей медитационными сеансами в небольшой группе художников в течение 8 лет. Эпизодически ею также проводились медитации в больших аудиториях. Работы художников несколько раз демонстрировались на московских выставках. Несколько постмедитационных картин представлено в книгах [Nalimov, 1982], [Налимов, 1989]. [2] Холотропная терапия – альтернативный вариант глубинной психологии, направленный на восстановление целостности (от греч. holos – цельный). Специально разработанная процедура включает контролируемое дыхание (гипервентиляцию), музыку и различные формы использования звука, а также фокусированную работу с телом [Grof, 1988]. [3] В. Eгep – немецкий теолог, бенедиктинский монах, изучавший дзэн в Японии. Руководит медитационным центром. Его книга – [Jäger, 1987]. Назад в раздел |
|||
| © Ж.А. Налимова-Дрогалина, В.Я. Голованов, А.Г. Бурлука, ООО "БОС" | ||||