1984 – ВЕРОЯТНОСТНАЯ МОДЕЛЬ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО. Бессознательное, как проявление семантической вселенной

«Психологический журнал» 1984, т. 5, №6, стр. 111-122.

Налимов В.В., Дрогалина Ж.А.

Три тома работ, посвященных проблемам бессознательного, производят сильное впечатление, с которым еще долго придется считаться. Впечатление это противоречиво – собран громадный, несомненно, интересный материал, но он содержит взгляды на проблему только в одном ракурсе: почти все работы находятся в тени гигантской фигуры З.Фрейда – спорят с ним, опровергают его, ищут тех, кто предшествовал ему. Не появляется ничего существенно нового, бросающего вызов всему ранее предложенному. А именно в таком, революционно новом подходе нуждается сейчас область знаний о бессознательном. В ней накопилось колоссальное количество экспериментального материала, не вмещающегося в рамки существующих теоретических построений. По мнению авторов данной работы, обратившихся к проблемам психологии извне, с этой областью знаний соприкасаются некоторые нерешенные проблемы как инженерного и инженерно-психологического характера (искусственный интеллект, автоматическое проектирование, человек-оператор в экстремальных ситуациях), так и социальные (управление большими коллективами в различных социальных структурах, образование и воспитание, стимулирование творческой активности и т.п.).

Странно, на наш взгляд, что такое впечатляющее издание почти полностью оставляет в стороне огромный пласт экспериментального материала, накопленного человечеством в течение тысячелетий и имеющего непосредственное отношение к рассмотрению проблем бессознательного. Этот пласт – результат разработанных в философски-религиозных учениях способов проникновения в глубины бессознательного, взаимодействия с ним. Этот «эксперимент» не только проводился, но и своеобразно обобщался веками. Одним из проявлений этого обобщения является буддийская психология. Существенно, что этот спонтанно возникший «эксперимент» охватывал миллионы людей и проводился в течение тысячелетий в различных социально-исторических условиях.

Действующая научная парадигма непрерывно закрывала возможность анализа этого опыта. Чтобы его воспринять и исследовать, необходимо признать следующие три основополагающих положения:

1. Отказ от требования точной воспроизводимости любого явления. При изучении человека важны не только повторяющиеся проявления состояния сознания и поведения, но и однократные исключительные их проявления, в которых выявляется скрытая, обычно не принимаемая во внимание часть спектра сознания, хотя зачастую именно она определяет многообразие индивидуального проявления человека. Это тем более важно, что необходимость изучения однократных явлений очевидна и для представителей естественнонаучной мысли. Вот что пишет один из крупнейших физиков-теоретиков, В.Паули: «...именно то обстоятельство, что закономерности относятся к воспроизводимым сторонам явлений, вынуждает нас признать, что в физических явлениях существуют и такие черты, которые существенно однократны» [9, с. 174].
2. Отказ от жесткого требования разделения на субъект и объект в процессе познания, особенно в плане выявления скрытых от непосредственного наблюдения участков спектра нашего сознания, которые не могут быть изучаемы со стороны. В них надо войти, пережить – открыть нечто подобное в себе; далее следует найти тот язык, на котором их можно было бы описывать и обсуждать так, чтобы они стали предметом научного знания. Именно так и поступали авторы этой работы при изучении бессознательного методами направленной медитации (к описанию одной серии таких экспериментов мы вернемся ниже). Работая с бессознательным, исследователь зачастую сам должен пережить изучаемое.
3. Отказ от требования признавать онтологической реальностью только то, что может быть воспринято через приборы. Этому может быть противопоставлено утверждение, что сам человек является приемником особого рода, способным в известных условиях, при соответствующем стимулировании и тренировке, обнаруживать реальность, скрытую от физических приборов.

Последнее требование выполнять особенно трудно, так как естественные науки по преимуществу направлены на овладение миром и готовы интерпретировать в системе знаний только то, чем они в состоянии управлять [19]. Между тем небезосновательно предположить, что сознание человека погружено в особую, «внеприборную реальность», не охватываемую данными науками. Ее можно было бы назвать семантической в отличие от знаковой, семиотической реальности приборного (сенсорно воспринимаемого) мира. Называя эту семантическую реальность «субъективной», некоторые представители науки отторгают ее от себя, не учитывая того очевидного факта, что сознание неизменно взаимодействует с бессознательным и может обнаруживать реальность, скрытую от физических приборов.

Хочется думать, что глубокое понимание принципа дополнительности, о роли которого в изучении бессознательного уже говорил А.Е.Шерозия [10], позволит преодолеть это тормозящее противостояние изучению данного опыта.

Соприкосновение науки с опытом религиозной интерпретации бессознательного началось уже давно. Но процесс этот протекал крайне медленно и до сих пор в своем существенном проявлении он находится вне русла традиционного понимания бессознательного.

В свое время очень трудным шагом было признание гипноза. Теперь мы знаем, что медитация как одна из форм самогипноза – тщательно разработанный в религиозных системах путь осознанного вхождения в бессознательное. Но гипноз уже давно широко применяется в клиниках и лабораториях, а медитация с трудом начинает находить свой путь туда. Аутотренинг, предложенный Шульцем, опять-таки только прием, близкий к слабым формам медитационной практики (в обоих случаях происходит сенсорная депривация, сознание очищается от шумового потока произвольно текущих мыслей, собственное, психологическое время замедляется). Открытие психоделических средств, особенно LSD, сделало необычайно легким кратковременный, если это не связано с серьезным клиническим лечением, доступ в глубокие сферы бессознательного; раньше для достижения этих уровней бессознательного требовались десятилетия самоотверженного труда. И все же данный путь остается закрытым для широкого круга исследователей, хотя в некоторых странах LSD и подобные средства применяются при изучении бессознательного в клинических условиях, где наблюдения за раскрытием бессознательного происходят в процессе психотерапии. (Напомним, что до сих пор ведутся дискуссии о правомерности LSD-терапии.) Исследователи ортодоксального склада не склонны клинические эксперименты такого рода считать научными уже только потому, что выявляемые феномены столь необычны, что не могут быть интерпретированы в рамках концепций, допускаемых действующей научной парадигмой. Но может быть, самым удивительным оказалось то, что современная техника в своих локальных проявлениях так резко изменила среду обитания человека, что стала вызывать у него состояния сознания, подобные тем, которые раньше наблюдались в религиозной практике (в отшельничестве и столпничестве). Так, можно указать на похожие по своему воздействию психические феномены при длительном пребывании в космосе или на подводной лодке.

Может быть, самым трудным для научного изучения сознания является необходимость признать гипотезу о его трансперсональной природе у человека (т.е. выходящей за пределы психики отдельной личности). Вне этой гипотезы оказывается невозможным осмысливание и анализ с научных позиций всего многообразия религиозного опыта. И все же первые шаги, направленные на развитие этой гипотезы, были сделаны достаточно давно. Укажем здесь хотя бы на концепцию космического сознания у Бёкка (R.R.Вucke) и на представление о потоках сознания у В.Джемса. Решительный шаг был сделан К.Юнгом, развившим представление о коллективном бессознательном, хотя концепция Юнга оказалась опять-таки вне столбовой дороги современной психологии. И здесь мы с удивлением видим, что ее скорее готовы признать физики. Вот как названа одна из работ Паули (в сб. [9]) по истории возникновения и развития научных идей: «Влияние архетипических представлений на формирование естественнонаучных теорий у Кеплера».

Хочется обратить внимание на опыт изучения некоторыми западными учеными бессознательного в процессе психотерапевтической работы с использованием LSD. Здесь перед нами со всей очевидностью выступают необычайно интересные факты, когда с помощью химического препарата воспроизводилось и обнародовалось то, что давно было известно в практике религиозных учений, но всегда держалось в глубокой тайне – под покровом эзотеризма. Обнаруженный феномен сопричастности бессознательного не только онтогенезу (натальные матрицы памяти), но и всему эволюционному прошлому, включая этно- и филогенез, еще не полностью осмыслен современной наукой. В научном осмысливании нуждаются и работы Стивенсона [24] по изучению фактов осознаваемой реинкарнации. История повторяется – науке опять, как во времена Месмера, брошен вызов. Вызов можно принять. Можно рассматривать реинкарнацию как метафорическое изложение представления о сопричастности бессознательного всему многообразию эволюционного прошлого. Дискретное понимание реинкарнации как нескончаемой повторяемости воплощений – это не более чем модель первого и крайне наивного приближения, содержащая еще совсем примитивную попытку описания глубин бессознательного.

Здесь уместно обратить внимание на ту осторожность, с которой рассматривается проблема реинкарнации в буддийской психологии:

«Что значит заново рожденный? Говорить, что „существо", вновь воплощенное, – это то же существо, которое недавно умерло, было бы крайним проявлением представлений о бесконечном существовании. Говорить, что они не идентичны, было бы нигилизмом. Избегая этих двух крайностей, Будда учит Срединному пути, а именно доктрине Обусловленного сопроисхождения. «Этот существует, тот рождается; воскрешается этот, восстает тот» и т. д. Происходит повторное рождение, но фактически никакое существо не рождается заново. Противоборствуя столь сильно и глубоко укоренившейся привязанности к ложному представлению существования постоянной индивидуальности, такое применение Пратитья Самутпады к процессу повторного рождения является одной из наиболее трудных для понимания идей во всем буддизме. Ее невозможно воспринять на интеллектуальном уровне без тщательного и беспристрастного изучения и медитации» [11, с. 96].

Здесь мы видим, как мыслители древности осознавали трудности, связанные с пониманием явлений, относящихся к проявлению бессознательного. Они пытались использовать изощренную диалектику, может быть и ничего не объясняющую на логическом уровне понимания, но, по крайней мере, не редуцирующую проблему к наивным моделям.

Теперь несколько слов о нашем эксперименте. Он был существенно расширен за время, прошедшее с момента написания работы [8].

Термин «медитация» происходит от латинского слова meditatio. Этим термином в наших исследованиях обозначаются хорошо отработанные методы и техника созерцания, открывающие доступ в так называемые измененные состояния сознания. Приемы медитации разрабатываются так, чтобы медитирующий мог свободно возвращаться в привычное состояние сознания, в отличие, к примеру, от гипноза. Если ограничиться самым простым представлением о медитации, то можно сказать, что целью медитации является выход за границы логически структурированного сознания с тем, чтобы попытаться взаимодействовать с миром не только через умозрение, но и непосредственно через переживание. Этот способ вхождения в такое состояние сознания, когда теряется ощущение внешнего мира, своей отделенности – отчужденности от целостности мира.

В соответствии со сказанным техника нашего эксперимента была направлена на то, чтобы замедлить течение собственного – психологического времени (подробнее об этом см. ниже) и таким образом выйти из привычного активного состояния сознания, прервать внутренний диалог. Использовались приемы аутотренинга, соответствующие уровню физической релаксации. Формулы аутотренинга произносились в сопровождении музыкальных произведений, программный диапазон которых был достаточно широк (от японской ритуальной музыки XII в., средневековой музыки Европы до современных композиторов-новаторов). На определенном этапе сеанса, когда заканчивалась релаксация и пауза, следовавшая за ней, произносилось ключевое слово, отдельно или в контексте, которое предлагалось почувствовать, пережить, увидеть. Хочется подчеркнуть, что глубина проникновения в сферы бессознательного определялась не только и не столько степенью релаксации, сколько выбором слова-символа, затрагивающего основы духовной экзистенции человека и, следовательно, несущего высокую психологическую нагрузку. Релаксация – это лишь условия, обеспечивающие действие ключа. Были проведены повторные эксперименты с различными группами, в состав которых входили люди интеллектуального труда и художники-профессионалы, с одной стороны, и пациенты одной из психиатрических клиник Москвы – с другой. Общее число испытуемых составило 190 человек. Протоколы экспериментов представлены текстами, рисунками и картинами. Обработка полученных материалов предполагала решение, по крайней мере, трех задач:

1) структурного анализа текстов с использованием методов многомерного анализа данных на ЭВМ;
2) семантического анализа культурологического характера, обусловленного спецификой формы и содержания протоколов;
3) выявления потенциальных возможностей рассматриваемого метода применительно к задачам психиатрической диагностики, герменевтики, изучению измененных состояний сознания, связанных с воздействием современной техники (например, длительное пребывание в условиях изоляции и др.).

Особенность данного эксперимента, направленного на выявление се­мантического потенциала слов «свобода», «рабство», «достоинство» средствами коллективной медитации, заключается в том, что взаимодействие с глубинами сознания носило тематически направленный характер. И если в экспериментах с LSD наблюдается отсутствие инвариантов, то в нашем случае можно говорить о похожести результатов эксперимента по данным большинства его участников и, более того, о возможности построения семантических матриц указанных выше целевых слов. Эти матрицы представляют собой своего рода инвариант коллективного бессознательного, проявленный средствами целевого слова, являющегося как бы центром кристаллизации.

Основные выводы на данном этапе работы можно было бы сформулировать так:

1. Семантические поля каждого из целевых слов могут быть заданы моделью, адекватной содержанию большинства текстов, иллюстрирующих данное слово. Это значит, что есть некий инвариант семантики предъявленного слова, модификациями которого являются полученные в эксперименте тексты, сопоставимые по содержанию.
2. В большинстве текстов эксперимента описан новый опыт, не связанный с непосредственным опытом парадигматического сознания нашей культуры. Фиксируется сознание глубокого прошлого, не выраженного явно в нашей культуре. Можно выделить тексты гностического содержания с представлениями о множестве миров; герметическогосодержания, напоминающие древние посвящения; тексты, включающие описания некоторых этапов состояний, связанных с опытом реанимации, а также такие, которые представляют собой спонтанный выход на некоторые, довольно продвинутые этапы направленных медитаций. Этот новый опыт носит характер коллективного бессознательного, отчетливо проявленного в эксперименте, и представлен отчетливыми образами и архетипическими символами. Многие тексты мифологичны. Символика их устойчива и включает круг, треугольник, квадрат, крест, которые не просто фиксируются, но претерпевают различные трансформации, появляясь в разных вариантах индивидуальных проявлений (круг, например, это и диск, и шар, и сфера, и шарообразное облако...).
3. Целевые слова триады – это не только кодовая запись определенных концепций нашей культуры, но также имя мифа, запечатленного в глубинах сознания. В эксперименте реальность мифа из потенциальной переходит в актуальную, становясь конкретно переживаемым опытом состояния сознания, реализуемым в определенных условиях при соответствующем стимулировании.
4. Большинство испытуемых оказалось способным к трансценденции – выходу за пределы конвенциальных структур культуры: слова триады выступают не только как понятия, они переживаются как конкретные состояния с соответствующими психосоматическими проявлениями, к которым человек оказывается подготовленным всем историческим прошлым. Пытаясь ответить на вопрос о том, как это прошлое передается через поколения, по-видимому, следует признать, что и сама культура содержит не только сознательное, но и бессознательное, оттесненное в ее подполье. Признавая бессознательное психическое индивидуально проявляемым, естественно допустить то же самое для культуры в целом, что, впрочем, и сделал Юнг, введя представление о коллективном бессознательном, не получившее «гражданских» прав в науке только из-за своего несколько мистического звучания.
5. Человек, несмотря на всю свою погруженность в стереотипы концептуальных построений, оказался готовым к этим состояниям, что нам представляется очень важным. Отсюда можно сделать вывод о том, что эти состояния присущи человеку, хотя и скрыты за слоем парадигматических структур. В эксперименте нами не производился специальный подбор испытуемых, и, по нашему мнению, его результаты не искажены предварительной подготовкой к направленному восприятию какой-либо эзотерической системы, предполагающей наработку опыта измененных состояний сознания.
Мы имеем дело с характеристиками сознания в их спонтанном (не подсказанном экспериментаторами) проявлении.
6. Результаты этого эксперимента соотносимы с результатами 17-летнего опыта применения LSD в качестве медикаментозного средства в психотерапии.
7. Тексты испытуемых в группе психиатрической больницы (контактные больные) характеризуются амифологичностью, отсутствием образов и символов и представляют собой цепь рассуждений, оперирующих парадигматическими клише культуры. Они в творческом плане анемичны. Способность выхода в медитативное состояние сознания утрачена.

Было бы преждевременно утверждать, что мы можем предложить новый диагностический признак, но хочется обратить внимание на то, что в наших опытах со здоровыми людьми на каждом сеансе мы встречали хотя бы одного человека, закрытого для прямого выхода в бессознательное.

Эксперимент с триадой слов нами подробно описан в других работах. Так же описан и двухлетний эксперимент на тему «Время» – этими медитациями были поддержаны наши размышления над философскими аспектами времени. Описана также медитация герменевтической направленности – эксперимент ставился для осмысливания одного чисто знакового (несловесного) текста, взятого из древнего храма Армении. Экспериментальный материал представлен протоколами, рисунками, живописными полотнами. Реалистичность результатов наших экспериментов мы оценивали, обращаясь к методам многомерного анализа данных. Полученные кластерограммы всегда поддавались содержательной интерпретации – это служило указанием на то, что большинство участников эксперимента ведет себя неким согласованным образом. Обращение к энциклопедии символов [12] позволило установить, что общекультурологическая интерпретация символов, наиболее часто встречающихся в наших протоколах, находится в хорошем соответствии с семантикой ключевых слов, которыми задавались темы медитаций. Мы в своих исследованиях не обращались к энцефалографическим измерениям и не пытались интерпретировать наши результаты в системе нейрофизиологических представлений. Сложность наблюдаемых явлений такова, что их, по-видимому, нельзя связать с подавлением или активацией отдельных участков мозга. Сошлемся здесь на обзор, основанный на рассмотрении 83 публикаций:

«...оказывается, что феноменологические и психологические данные по медитации не поддерживают полностью гипотезу правого полушария. Из них, по-видимому, следует, что на ранних стадиях медитации относительная активность правого полушария может быть стимулирована благодаря контролю за вниманием, использованию зрительного воображения и подавлению вербально-аналитической мысли. Однако во время продвинутых стадий медитаций когнитивные функции, ассоциируемые с каждым полушарием, оказываются или автоматизированными, или подавленными, что ведет к понижению кортикальной активности или уменьшению кортикального участия в порождении ментальных феноменов. Степень асимметрии, проявляемая медитаторами на ранних стадиях медитации, зависит от типа медитации, в которую они вовлечены, особенности объекта или объектов медитации, которые они используют, и индивидуальных различий. На продвинутых стадиях медитации эти факторы, по-видимому, оказываются менее важными в развитии медитационного опыта» [14, с. 167—168].

Сейчас было бы преждевременно говорить о построении законченной и проработанной в деталях модели бессознательного. Но, как это нам представляется, можно наметить некоторые ее характеристики.

1. Утверждение о целостности бессознательного. Ранее уже предлагалось много терминов для обозначения, наверное, того что мы называем сейчас бессознательным, но различное словесное оформление термина уже указывает на то, что предлагавшие их авторы придавали предпочтительное значение отдельным составляющим этого безмерно широкого понятия. Разные стороны охватывались у Фрейда понятием «подсознательное», у Юнга – «коллективное бессознательное», у Джемса – «потоки сознания» у Бёкка (R.R.Bucke) – «космическое сознание», у Бергсона – «интуиция», у Гуссерля (Е.Husserl) – «трансцендентная феноменология», у Уайтхеда (А.N.Whitehead) – «категория вечных объектов», у Поппера (К.Popper)—«третий мир, мир интеллигибелий», у Ассаджиоли (A.Assagioli) – «субперсональности», у Гегеля – «саморазвивающийся дух», у Платона – «мир идей». Поражающее наше внимание различие в проявлении бессознательного можно описывать, введя представление о многомерности психологического (или, может быть, лучше – семантического) пространства. Это, конечно, только метафора, но она удобна тем, что позволяет представить различные проявления бессознательного как его проекции на психологические подпространства меньшей размерности.
2. Вместо апофатически звучащего (определяемого через отрицание) понятия «бессознательное» удобнее говорить о семантических полях. Накопленный сейчас опыт: похожесть измененных состояний сознания, общность символики, в которой отражаются семантические поля, глубокая их архаичность, инвариантность к проявлению культуры настоящего – все это позволяет утверждать, что семантические поля, выступающие перед нами в их персонифицированном проявлении, связанном с каждым человеком в отдельности, оказываются сопричастными и человечеству в целом. Углубляя эту мысль, можно прийти к представлению о реальном существовании семантической вселенной.
3. Можно говорить о собственном – психологическом времени человека и его скорости v = dt/dS, где S – шкала Делания. Изменение метрики шкалы Делания – ее растягивание или сужение – естественно меняет скорость собственного, не астрономического времени, в котором и протекают психологические процессы, задающие индивидуальные проявления человека. Все способы выхода в особые – измененные – состояния сознания: гипноз, аутотренинг, медитация, специальные дыхательные упражнения, всякого рода ритмические ритуальные процедуры – все это изменение собственного времени. Сон – это также растягивание шкалы Делания, отсюда фрейдовское соприкосновение с бессознательным – через анализ снов. В работе [4] обращается внимание на то, что и психические заболевания могут приводить к резкому изменению представления о времени. Заканчивая ее, авторы ставят следующие вопросы: «Что представляют собой индивидуальные пространство и время человека? Как они соотносятся с пространством и временем мира, в котором живет человек? Благодаря чему пространство и время человека наделяются исключительными функциями вобеспечении мозгом нервной и психической деятельности?» [4, с. 147].
4. Семантический мир – мир бессознательного – раскрывается в сознании человека через образы. Это хорошо известное обстоятельство наблюдали и мы в своих экспериментах. Чаще всего это простые геометрические символы: круг, треугольник, крест, разноконечные звезды. Эти же символы мы встречаем в природе – в листьях растений, цветах, формах беспозвоночных, фигурах клеток... Древние знали эзотеризм геометрии, воплощаемый в архитектуре храмов. Наука – символическое выражение мира. Абстрактные символы современной физики, скажем y-функция, не имеют однозначного толкования в терминах внешнего мира [7]. Но они, как и другие символы науки, позволяют ученому входить в семантическую вселенную, находя там понимание изучаемого. Ученый, владеющий символами мира науки, – это как бы поэт-символист. Научное творчество в некоторых своих проявлениях – это как бы спонтанная медитация. И мы зачастую можем только передавать полученные знания, но не умеем учить тому, как их надо получать. Существующая теория научного метода не включает рассмотрение творческих процессов, протекающих на уровне бессознательного. Напомним здесь, что даже в математике [1] творчество осуществляется на внелогическом уровне. «Бессознательное, другими словами, пронизывает духовное творчество в любых его формах» [2].
          Даже при математизации знаний может происходить обращение к образному мышлению. Использование математики может идти двумя путями. Один из них – это прикладная математика, т.е. использование математики как языка для построения моделей, чуждых собственно математики, или, по крайней мере, несущественных для нее [19]. Второй – это неожиданно новая, предметная интерпретация существующих математических построений чистой математики, сопровождаемая лишь добавлением новых постулатов, относящихся уже непосредственно к предметной интерпретации. Вотчто пишет об этом математик Манин: «...безумная идея, которая ляжет в основу будущей фундаментальной теории, будет осознанием того, что физический смысл имеет некий математический образ, ранее не связывавшийся с реальностью... Читателю может потребоваться усилие воли, чтобы увидеть в математике воспитателя образного мышления» [5, с. 4].
5. Слова нашего языка имеют две ипостаси: символическую, когда они являются ключами, открывающими вход в бессознательное, и дискурсивную, когда они становятся элементами, над которыми строятся логические конструкты. Разграничение бессознательного и сознательного – это противопоставление континуума дискретности: континуум описывается через точки, но не состоит из них (на континууме мы можем конструктивно задать точку, но не можем столь отчетливо задать соседнюю точку). Моделью чистого, логически структурированного сознания, т. е. сознания, очищенного от бессознательного, является искусственный интеллект, реализуемый на ЭВМ. Высказанные здесь соображения оказываются тем фундаментом, на котором была построена вероятностная модель языка [7].
6. Семантическая вселенная не упорядочена в пространственно-временных отношениях. Об этом свидетельствует, прежде всего, непривычная нам неупорядоченность сновидений и нарушение привычных временных проявлений в измененных состояниях сознания. Об этом же говорят «реинкарнационные» воспоминания, переживаемые как реальность настоящего момента, и воспоминания утробной жизни. В измененных состояниях сознания человек может пережить заново то, что уже было воплощено в творчестве других людей в прошлом. Создается такое впечатление, что семантическая вселенная инвариантна к процессам, происходящим в нашем времени, – она остается застывшей в своей неизменности, готовой к многократной повторной реализации в семиотическом мире, и в этом смысле она архетипична.

Семантическая вселенная структурирована не логикой, а числом (Пифагор, Плотин). Можно говорить, что такие проявления семантики мира, как таксоны животных и растений, индивидуальности людей и особенности культур, задаются функциями распределения вероятностей (строже – плотностью вероятностей), построенными над некими полями признаков. Индивидуальность каждого человека задается функцией распределения, построенной над полем признаков, общим всем людям. Функция распределения может быть иглоподобной или размытой, иногда асимметричной – этим определяются типы людей. Двумодальная функция распределения может описывать резко выраженную раздвоенность личности. Жестко дискретное осознание своего Я, задаваемое иглоподобной функцией распределения, может приводить к тому, что человек будет ощущать «малые смерти при переходе от одного момента к другому» [27]. Отсюда и представление о черных дырах в психопатологии, патологические боязни жизни и смерти. В поле признаков, которое мы отождествляем с Эго человека, так же, как и в его семантике, в каком-то подавленном состоянии, характеризуемом малыми вероятностями, сохраняется воспоминание обо всем предысторическом прошлом. Возвращение в далекое прошлое, связанное с аномальной перестройкой функции распределения вероятностей, одними интерпретируется как психическое заболевание, другими – как опыт реинкарнационного воспоминания. Некоторые западные психиатры [23] соглашаются с представлениями мистически настроенных авторов прошлого, скажем Сведенборга [13], в трактовке части психических заболеваний как овладении так называемыми астральными силами – «пленение демонами» (фантомами). Не оказывается ли это явление результатом такого распада личности, когда функция распределения вероятностей смещается куда-то так далеко, что человек оказывается во власти своего необычного прошлого?

С точки зрения развитых здесь представлений легко объяснить и возникновение представлений о христианском аде, и творчество художников Босха и Брейгеля... Хочется еще напомнить, что древние понимали целостность мира именно как заданную через число. Многие культурные постройки древности – пирамиды, готические храмы – это метрические памятники эзотерической геометрии. А представление о людях-зверях, свойственное всем религиям прошлого, разве это не скрытые представления о том, что Homo sapiens – это только размытое пятно на поле признаков всего живого, которое всегда может деформироваться так, что скрытое за малыми вероятностями может приобретать и неожиданно большой вес (теперь, правда, мы это расцениваем как уродство)? (Все сказанное в этом абзаце следует из работ [6, 21]).

Перед нами семантическая вселенная выступает в своей проявленности через число, структурированное в функциях распределения вероятностей. Функции распределения в отличие от поля, на котором они заданы, живут – изменяются во времени. Задаваемые ими индивидуальные проявления взаимодействуют друг с другом и самими собой через это семантическое поле. О непроявленном семантическом поле можно говорить как о семантическом вакууме – некоторая аналогия с физическим вакуумом, который физики наших дней считают отнюдь не пустым пространством. Напомним, что представление об изначальном и потенциально всесодержащем Ничто было широко распространено как на Востоке, так и в западной философии (гностики, Экхарт, Бёме, Шеллинг, Сартр, Хайдеггер, Юнг, Тиллих).

Во всех работах, описывающих состояния глубоких медитаций (состояния озарения), подчеркивается деперсонализация медитирующего, его слияние с целостностью мира. Этот процесс можно было бы описать, пользуясь вероятностными представлениями: функция распределения вероятностей во времени непрерывно флуктуирует, перемещаясь по всему полю признаков. Выход в иные состояния позволяет видеть неустойчивость Эго; человек начинает ощущать континуум своих индивидуальностей, задаваемых непрерывным множеством функций распределения, с каждой из которых в какие-то моменты временной шкалы он был идентифицирован. Возможно и такое состояние, в котором происходит отождествление Эго с функцией равномерного распределения на всем поле признаков. Это есть потеря привязанностей – «сжигание кармы», растворение в целостности мира, иными словами, это исчезновение Эго, нирвана. (Хочется здесь обратить внимание также на то, что древние учения Индии об иллюзорности личности – это результат реальных наблюдений человека над самим собой в измененных состояниях сознания.)

Сказанное здесь позволяет раскрыть механизм мышления через диалектическое противостояние дискретного континуальному. Формальная логика Аристотеля – это идеализированная система, классифицирующая и кодифицирующая мышление, выраженное в дискретах – словах. Чтобы обратиться к формальной логике, надо уметь выбрать исходные посылки. Эта процедура предмышления не охватывается логическим формализмом. Она относится к области бессознательного. В нашем понимании предмышление – это изменение весов в системе исходных ценностных представлений в связи с некой вновь возникшей задачей.

Будем исходить из того, что система ценностных представлений человека задана априорно (т.е. опытом, предшествующим данной задаче) функцией распределения p(μ), построенной на континууме – шкале μ. При появлении новой нетривиальной проблемы у возникает (в результате свободного выбора) условная функция распределения p(y/μ), которую мы здесь будем называть фильтром пропускания. Мультипликативное взаимодействие двух функций может быть задано формулой Бейеса

p(μ/у)= k p(μ) p(y/μ)

где p(μ/у) – апостериорная функция распределения вероятностей, отвечающая новой задаче у; k – константа нормировки.

Формула Бейеса отвечает всем требованиям силлогистики: из двух высказываний p(μ) и p(y/μ) с необходимостью вытекает третье – p(μ/у), обладающее той же структурой, что и первые два. Таким образом, мы можем говорить о бейесовском силлогизме, противопоставляя его категорическому силлогизму Аристотеля. В нашем случае в отличие от классического силлогизма как обе исходные посылки, так и вытекающий из них вывод являются семантически размытыми; исходные посылки у нас не являются категорическими (не зависящими от обстоятельств) – посылка p(y/μ) во всяком случае определяется неалгоритмизируемой реакцией человека на некую частную ситуацию у, если в силлогизме Аристотеля две исходные посылки связаны одним так называемым средним термином, то в силлогизме Бейеса все три высказывания делаются на одном и том же семантическом поле μ.

Таким образом, мы можем говорить о том, что задание вероятностной меры на семантическом поле открывает возможность для создания континуальной логики, порождающей с необходимостью размытые на континууме, вероятностно взвешенные утверждения, исходя из размытых посылок. Как только возникла новая система ценностных оценок р(μ/у), так сразу же открывается возможность ее перекодировки в дискреты-слова языка и становится возможным применение логики Аристотеля для построения новой концепции или хотя бы для концептуального обоснования решения, отвечающего новой ценностной ориентации. В диалоге слушающий воспринимает новую концепцию, переходя от слов-дискретов к их континуальному образу [7].

Перечислим здесь еще раз основные посылки модели бессознательного:

постулируется существование семантического континуума;
признается размытость на континууме как содержания понятий, так и ценностных представлений;
исключаются пространственно-временные связи: как физическое пространство, так и время не являются аргументами функций, входящих в формулу Бейеса;
допускается спонтанность (или, иначе, свобода воли) в выборе фильтра пропускания;
все описание в целом дается через раскрытие мира в двух его началах – дискретном и континуальном, полагая, что оба они есть только проявления на самом деле нечленимой вселенной.

В нашем подходе мы признаем особое значение вероятностной интерпретации и поэтому модель называем вероятностной.

ЛИТЕРАТУРА

1. Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики М, 1974. 

2. Бассин Ф.В. У пределов распознанного: к проблеме предречевой формы мышления. – В кн.: Бессознательное. Т. III. Тбилиси, 1978, с. 735-750. 

3. Бёкк Р.Р. Космическое сознание. Пг., 1915. 

4. Брагина Н.Н., Доброхотова Т.А. Функциональная асимметрия мозга и индивидуальное пространство и время человека. – Вопр. философии, № 3, 1978, с. 137-149. 

5. Манин Ю.И. Математика и физика. М., 1979. 

6. Мейен С.В., Налимов В.В. Вероятностный мир и вероятностный язык. – Химия и жизнь, № 6, 1979, с. 22-27. 

7. Налимов В.В. Вероятностная модель языка. М., 2-е изд., 1979. 

8. Налимов В.В., Кузнецов О.А., Дрогалина Ж.А. Визуализация семантических полей вербального текста средствами групповой медитации. – В кн.: Бессознательное. Т. III. Тбилиси, 1978, с. 703-709. 

9. Паули В. Физические очерки. М., 1975. 

10. Шерозия А.Е. Диалектика, принцип дополнительности и проблема познания психической целостности: к неклассически ориентированной стратегии научного эксперимента в психологии. – В кн.: Бессознательное. Т. III. Тбилиси, 1978, с. 751-788. 

11. Sangharakshita В. A Survey of Buddhism. Boulder, 1980. 484 p. 

12. Cooper J. СAn Illustrated Encyclopedia of Transpersonal Symbolism. L., 1978. 206 p. 

13. Dusen W.V. Hallucination or the World of Spirits (66-87). – In: Frontiers of Consciousness/Eds White I., Books A. N. Y., 1975. 416 p. 

14. Earle J. B. B. Cerebral Laterality and Meditation: A Review of Literature. – J. Transpersonal Psychol., 1981, v. 13, № 2, p. 155-173. 

15. Jaffe D. Т., Bresler D. E. The Use of Guided Imagery as an Adjunct to Medical Diagnosis and Treatment. – J. Human. Psychol, 1980, v. 20, № 4, p. 45-59. 

16. The Role of Consciousness in the Physical World/Ed. John R. С Boulder, 1981. 

17. Consciousness and the Physical World/Eds Josepson B. D., Ramachandran V.S. Oxford, 1980. 203 p. 

18. Lilly J. СProgramming and Metaprogramming in the Human Biocomputers. – In: Theory and Experiments. N. Y., 1974. 173 p. 

19. Nalimov V.V. Faces of Science. Philadelphia, 1982. 297 p. 

20. Nalimov V. V. Realms of Unconscious: the Enchanted Frontier. Philadelphia, 1982. 320 p. 

21. Nalimov V.V., Meyen S.V. Probabilistiv Vision of the World. 6-th International Congress: Logic, Methodology and Philosophy of Science, Abstracts, Sect. 7, 1979, p. 253-257. 

22. Richards R. L. Relationship between Creativity and Psychopatology: An Evolution and Interpretation of Evidence, Genetic Psychology Monography. Provinceton, 1981, v. 103, H. 2, p. 261-324. Bibliography: p. 319-394. 

23. Sail M.J. Demon Possession or Psychopathology? – J. Psychol. and Technol., v. 4, p. 286-290, F. 76 (cited from: Current Contents, 9, № 16, April 18, 1977). 

24. Stevenson I. Cases of the Reincarnation Type, v. I: Ten Cases in India; v. II: Ten Cases in Shri Lanka; v. Ill: Twelve cases in Lebanon and Turkey; The University Press of Virginia, 1975, 374 p.; 1977, 373 p.; 1980, 384 p. 

25. Thuillier P. La Physique et L'irrational. – Recherche, 1980, v. 11, № 111, p. 582-587. 

26. Welwood J. Rerlection on Psychotherapy, Focusing and Meditations. – J. Transpersonal Psychol., 1980, v. 12, № 2, p. 127-141. 

27. Welwood I. Meditation and the Unconscious: a New Perspective. – J. Transpersonal Psychol., 1977, v. 9, № 1, p.T-26.

Назад в раздел