ОБРАЩАЯСЬ К В.В. НАЛИМОВУ

Глава 19 из книги «Я ДРУГ СВОБОД... В.В.Налимов: вехи творчества»
том II

Хельмут Лёкенхоф[1] 
Германия, 24 октября 2004

Введение

Именно теперь, когда, сидя у открытого окна, я работаю над этим текстом, меня почтила своим визитом редкая гостья – ее величество королева шершней. Красивое существо и живой образец биометрики, той области науки, которая очень интересовала покойного профессора В.В. Налимова. Столь своевременный ее визит – некое событие в юнгианском духе, а глубинная психология также находилась в русле его исследований.

Но поскольку интересы автора этой статьи сфокусированы преимущественно в сфере гуманитарных наук и социальных систем, то в контексте именно этих дисциплин и будут рассмотрены труды Василия Васильевича, без обсуждения его вклада в развитие математики, физики, логики, статистики, теории эксперимента и др. Хотя, безусловно, исследования, касающиеся «жесткого» естествознания, стимулировали и поддерживали его работу в области гуманитарных наук и антропологии. Его трактовка взаимодействия «жестких» и «мягких» наук проистекала из научно обоснованного убеждения, что тексты, которые мы воспринимаем как наш мир, написаны на разных языках, но следуют единой семиотической линии творческого континуума.

I. Путь ученого в Универсуме

Всякие попытки категоризировать или классифицировать ВВ, как часто называли его друзья, окажутся тщетными. Его можно было бы определить как энциклопедиста, поскольку проводимые им исследования охватывают и сводят воедино множество дисциплин, относящихся к разрабатываемым им проблемам. Его книги представляют собой парадигмы системной междисциплинарной науки; более того, – трансдисциплинарной науки, без которой междисциплинарный подход невозможен. Его безудержная мысль свободно покидает границы науки, устремляясь к манящим пределам неведомого. При этом он хорошо сознает, что наука в ее обычной трактовке ставит жесткие рамки тому, что может обсуждаться или считаться знанием в строго научном смысле. К тому, что относится к духовной сфере, можно приближаться, но только с помощью интуиции и языка метафор. Рациональное знание необходимо обогащать и дополнять интуитивным. В арсенале науки должны быть не только формальные языки естествознания, но дополняющие их нарративы, парадигмы, метафоры, парадоксы, оксюмороны[2], внутренние противоречия, циркулярность эмерджентности (circularity of emergence). Часто утверждалось, что спираль эволюции, эмерджентность, носит круговой характер, т. е. явление объясняется через него самого, что приводит к регрессу в бесконечность. Однако так называемая циркулярность самореференции[3] имеет своим результатом глубокое теоретическое и практическое понимание статистики, опирающееся как на жесткие, так и на мягкие утверждения. Это позволяет, помимо прочего, соединить бесконечно малое и бесконечно большое, сингулярность и законы больших чисел. ВВ использует статистические понятия как язык и инструмент для мета-моделирования. Он использует этот инструмент, чтобы постулировать то, что в современных исследованиях сложности можно было бы назвать «уровнями становления сложности», а значит, достижения все новых горизонтов, обретения новых качеств. Статистика лежит в основе научного подхода Налимова, проходя красной нитью через все главные его работы. Это и является преодолением границ между традиционной наукой и мета-моделированием, что особенно проявлено в книгах ВВ о сознании и личности. Именно здесь он демонстрирует безупречное мастерство своей методологической находчивости. И даже нарушая установленные наукой рамки и следуя только внутренним побуждениям, избегает любой вызывающей позы. Он просто задает очевидные, хотя и запрещенные вопросы и пытается отвечать на них.

В целом ВВ совершает своего рода научное путешествие, которое по богатству содержания можно было бы сравнить с путешествием, описанным Данте. В чистилище он продирается сквозь нерешенные проблемы и оставшиеся без ответов вопросы. Хуже того – вопросы, которые можно предположить, но совершенно невозможно задать, не зная того, как они должны быть поставлены. Не легче и в аду – здесь изображение царства мудрости в буквальном смысле возможно только путем долгих и небезопасных усилий. Сияющие небеса – всего лишь обманчивое видение, возникающее и вновь исчезающее в тумане бесструктурного хаоса, запутанной размытости, подобной fata morgana («размытость» как подход была систематизирована много позже). Петрарка может приблизиться к Беатриче, но не может удержать ее. Наука всегда была и будет требовательной, бескомпромиссной, жесткой, хотя и прекрасной, щедрой на посулы повелительницей

Столь широкий диапазон имеет глубокие основания в области рационального и нерационального, в сфере культуры – от фундаментальной математики, например теории чисел, до методов управления интуитивными процессами, включая холистические когнитивно-эмоциональные подходы, известные в кругах, занимающихся духовной практикой. Правда, в этом ВВ не одинок – комплементарный подход разделяют и другие известные ученые, ищущие не только рационально обоснованного знания, но также и интуитивного постижения, эмоциональных переживаний. Замечательно ненавязчивое методологическое умение ВВ использовать разные способы научного исследования, позволяющие открывать новые перспективы и новые методы спрашивания. Часто, особенно в существенных эпистемологических проблемах, его точное и всестороннее доказательство вызывает невольный вопрос: а правдоподобно ли такое объяснение? И если да, достаточно ли этого? Такие проблемы естественно исключают любую ограничивающую монопричинность. Он сам вполне мог бы признать, что поле его деятельности – универсум, не имеющая границ область бесконечного. И любой подход здесь, как он сам отмечал, должен быть мозаичным. И не следует бояться того, что какие-то места окажутся незаполненными, а представления незавершенными. Ему, как Архимеду, нужна была лишь точка опоры, чтобы перевернуть Землю, – классическая греческая точка отсчета, как у строителей мостов. Он взял на себя миссию соединить мозаичные части знания в моделируемые образы, заполняя просветы средствами формального рассуждения и интуиции. Он обосновал аналогии и метафоры, которые использовал для изображения экспериментально выявленных структур на карте обозначенного им универсума. Таким образом он прагматически приблизился к современным конструктивистским смыслам, определив их как «сущность мира в понимании человека». Даже ученый с необходимостью действует как «человек в своем (им воспринимаемом) мире».

Задачи универсального масштаба неизбежно предполагают фаустовский вопрос: «Was die Welt im Innersten zusammenhält?» – Как постичь «Вселенной внутреннюю связь»?[4]. За ним следует другой вопрос: какие фундаментальные принципы положены в основание мира, того мира, который мы «видим» при помощи нашего перцептивного аппарата. (Можно отметить, что этот вопрос сам по себе уже содержит целостный взгляд на нашу «реальность».) Во всех трудах ВВ, задолго до принятого сегодня в науке понятия самореференции и появления разработанных понятий хаоса, самоорганизации и размытости, мы находим концепцию вероятности, представленную бейесовским алгоритмом. В его понимании – это «силлогизм Бейеса». Согласно условиям этого силлогизма, настоящее и будущее определяются прошлым. Поля вероятности, т. е. области взвешенных вероятностей будущего развития, будущей эволюции, структурируются детерминантами, действовавшими в прошлом. Это представление наиболее разработано в книге Time, Space, and Life (1985) (автор данной статьи трансформировал его в свою модель Guided Evolutional Control Learning). В наши дни подобные подходы используются для моделирования и воспроизведения социальных явлений; среди современных подходов следует отметить также «предварительный расчет» (Anticipatory Computing) систем, содержащих модель их собственного будущего (например, Льежский университет в Бельгии).

В поисках принципов ВВ неизменно логично соединяет собственные идеи с новыми взглядами, возникшими в рамках науки о системах и кибернетики. Результаты таких диалогов мы находим в его разработке проблемы эволюционизма и эволюции человека. Примирение различных дарвинистских школ, делавших акцент на «выживании наиболее приспособленного» (чаще всего неправильно понимавшемся) в условиях борьбы за существование, приводит ВВ к признанию дополняющей, если не решающей, роли взаимопомощи. В современных подходах эта роль определяется в терминах синергии и синергетики (см., например, новую, содержащую плодотворные идеи книгу: Peter Corning. 2003. Nature’s Magic. Cambridge). С точки зрения комплексного системного подхода система мысли ВВ способствует формированию целостной основы системного понимания не только существования мира, но и его становления. Подчеркнем, что само основание человеческого восприятия и понимания, по убеждению ВВ, находится как в логико-физической, так и в трансцендентально-духовной области.

О природе человека: личность

Если универсум понимать как «окружение», источник, утробу, обеспечившую появление человека, что же тогда есть сам человек? И, в частности, как понимать сознание, пытаясь объединить все уровни, не только в соответствии с принятой иерархией – физическая жизнь, сознание и самосознание, – но и все другие, принадлежащие сфере творческой мысли и духа? Аргументация ВВ приводит к концепции, которая в контексте складывающейся в наши дни парадигмы рассматривает возникновение сознания и, следовательно, человека как результат в высшей степени вероятностного процесса; большой взрыв (или, в новейшем понимании, мягкий взрыв?) устанавливает рамки и запускает процесс эволюции. И тогда появление человека становится – парадоксальным образом – исключительно невероятным и в равной мере совершенно неизбежным событием (что отмечает Ж. Моно).

И снова возникает вопрос: что является сущностью человека? Есть ли это самосознание? И каковы тогда наиболее важные проявления сознания и самосознания? Для ВВ ответ заключен в человеческой «Личности» (к сожалению, я располагаю только рукописью ВВ на английском языке, которая была подготовлена к печати в 1989 г., но, насколько мне известно, до сих пор не издана). Концепция личности, достаточно близкая к «целостному», как теперь говорят, пониманию Гёте, является своего рода итогом различных работ ВВ. Сосредоточивая внимание на личности, обладающей уникальной индивидуальностью и одновременно разделяющей это свойство со всеми человеческими существами, ВВ включает в рассмотрение все, что только может относиться к предмету его мысли. Работа с символами, алгоритмы, физика, физиология, сознание, самосознание, области духа, – все они участвуют в формировании личности. Космология, эволюция в направлении живого, возникновение языка, взаимодействие и синергия, сотрудничество и управление человеческим миром – таковы этапы становления феномена личности. Само заглавие рукописи достаточно полно раскрывает основные положения его концепции: Spontaneity of Consciousness: Probabilistic Theory of Meanings and Semantic Architectonics of Personality (Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и семантическая архитектоника личности).

Исключительно широкий охват, представленный уже в подзаголовке, демонстрирует невероятное богатство фактического материала, исторических и современных референций, многообразия проанализированных концепций. Собственные идеи ВВ раскрываются, если позволяет контекст, в диалогах с авторами цитируемых текстов. Идеи рождаются в общении с мыслителями прошлого и современности, охватывая философию, религию, науку, многообразие культур. Наибольшее впечатление производит концепция спонтанности, сознания как постепенно формирующегося феномена жизни (здесь можно было бы отметить близость современным физическим теориям). Эта концепция описывает эволюционный процесс, бесконечный, непрерывно творчески развивающийся. И еще одна, если и не самая важная, то все-таки очень примечательная линия рассуждений, которая прокладывает путь от работы с символами, чрезвычайно широких концепций языка, семиотики и становления (формирования) смысла к самосознанию и к тому, что Ницше называл индивидуализацией. На современном языке – это путь к непрерывному автопоэзисному процессу самореконструкции, определяемому как личность. Линии таких парадигм мы уже наблюдаем, хотя и в ином научном контексте и в другой научной среде – биосемиотике и нейрофеноменологии.

Ученый и человек

ВВ являет собою воплощение uomo uno – в определении итальянцев эпохи Возрождения это человек с активным интересом ко всем проявлениям жизни. Его личная судьба, особенно в период сталинизма, добавила к его начальным гуманистическим и философским устремлениям работу в качестве математика и физика. А исследования в сфере математической теории эксперимента, помимо прочих, имели реальный прагматический выход. Кроме того, культура, в которой он жил, непрестанно бросала ему вызов, обострявший его критическую позицию[5], часто выявлявшую неадекватность используемых научных методов. В свою очередь наука и научный анализ/синтез усиливали его восприятие культуры. Мифы[6] и мистика, наряду с современным искусством, живописью, скульптурой и поэзией, были включены в сферу его научных наблюдений. Они служили индикаторами, символами и примерами, участвовавшими в аргументации. Но не только вероятностные и семиотические правила метафор, в том числе поэзии, ВВ понимал как возможность выразить то, «о чем невозможно говорить», как метафору, приложимую к науке. Саму науку он понимал как метафору, использующую метафоры и нарративы, чтобы схватить то, что неподвластно строгим рациональным рассуждениям. Наука о жизни нуждается в богатых аналогиях, дополняющих рациональный/цифровой язык. Поэтому ВВ было приятно слышать, если его собственные тексты кто-то определял как «поэзию науки».

Не ограничиваясь вероятностно ориентированной философией, ВВ действовал как настоящий классический философ. Nihil humanum philosophiae alienum – нет ничего такого в природе и в человеческой судьбе, чего не должна бы касаться философия. Его собственный философский подход декларировал глубокую заботу о человеке и человечестве и его возможной цели: точке Омега. Он старался додумать мысль до конца, не удовлетворяясь предварительными истинами. ВВ никогда не боялся, что его высказывания могут быть истолкованы как ненаучные с позиций принятого в науке мышления. Он выдвигал необычные гипотезы, часто противоречащие господствующей тенденции и даже простым умозрениям. Со своих позиций он, например, анализировал «антропный принцип», «метродинамику» («metro-dynamics») и различные концепции смысла. Он был убежден в том, что науке нужен авангард, свободный от действующих в ней ограничений и идиосинкразии ученых. Более того, он считал, что наука как явление культуры должна включать и те методы, которые «пока еще» не стали научными. Или – процитируем Фейерабенда – «допустимо все» на передовых рубежах науки.

Хотя сам ВВ никогда не говорил об этом, он жил и работал в значительной мере как глубоко религиозный человек. В основании его научного мышления лежала вера, опирающаяся на осознание ответственности человека перед Богом и долга верности Ему. Личная вера в творчество научила понимать «наш мир» как непрерывное творение (creation continua) и поддерживала веру в мир и в человека. Сказанное следует толковать не в смысле определенной религии, не в терминах эсхатологии, спасения или личного Бога. Наоборот, духовным источником его веры было гностическое понимание творения и принципов, управляющих creatio continua, куда человек включен как активная составляющая. Другими словами, он объединил личную веру, просвещенную наукой, с той, которую K. Ясперс называл «философской верой». В этой религии[7], в этом переплетении – корни его научных попыток осмыслить то, что находится за пределами науки. Именно широкий спектр тем, подлежащих исследованию, является условием, без которого невозможно понять происхождение и назначение «Человека в его Мире». Эта убежденность в уникальности и внутренней согласованности творения определяет собой научную опору, уверенность и безошибочную компетентность ВВ. Его аргументация, даже соединяющая формальную математику с мистикой числа (как, например, у Плотина) и религиозными воззрениями, никогда не дает сбоев.

Посвятив многие годы научной жизни исследованиям и практике, ВВ понимал науку как неотъемлемый способ взаимодействия человека с миром. Его работа в области математической теории эксперимента, связанная с решением прикладных задач, оказалась необходимым дополнением к размышлениям о природе науки, которые он изложил, в частности, в книге Облик науки (Faces of Science, 1981). Здесь, как и в дисциплинарных областях, теория предполагает не только концептуализацию, но и практическое приложение.

II. Вклад российского ученого в культуру XX–XXI столетий

Философский и исторический фон

В определенном смысле ВВ можно считать воплощением глубокого и всестороннего вклада русской науки и культуры в культуру стран Европейского союза.

Он продолжает традицию энциклопедистов, оставаясь приверженным, хотя и не в узком смысле, формальной строгости рассуждения, принятой в математике; формальный подход лежал в основе его исследований и определял его влияние в науке, какой бы областью знаний он ни занимался. Но к этому надо добавить традиционную для русской мысли убежденность в единстве мира, в единстве принципов, согласно которым, как мы полагаем, этот мир устроен. Эта внутренняя уверенность опиралась на предполагаемое единство основ математики, и в частности, теории чисел и статистики. И подкреплялась опытом философа, озабоченного проблемой уникальности сознания и культуры человека, в котором плодотворно объединялись бы познавательная и эмоциональная составляющие. Именно уникальность составляет основу очевидного разнообразия жизни и культуры. И еще одно, о чем сам ВВ не говорил, – он мыслил и жил как настоящий христианин–гностик. Он пытался понять язык жизни в математико-логическом преломлении, хотя сам этого так не формулировал. Он предложил вероятностную грамматику, аналоговую модель, текстами которой Бог пишет историю людей. Чрезвычайно значимой оказывается и присущая ему духовность. В отличие от преобладающего в современной науке мировоззрения, которое до сих пор остается скорее материалистическим, ВВ обращается к аналогиям, навеянным духовными образами, к религиозным и философским построениям, пользуясь этой формой знания. Метафора, нарратив, миф служат существенным дополнением к алгоритму, к формальному рассуждению, к научной аргументации в строгом смысле. Эти дополнения используются как семиотические конструкты человеческого взаимодействия с миром, преобразуясь в идеи, теории, убеждения, модели, обладающие собственной достоверностью и убедительностью. Определенная жесткость научной аргументации и доказательства, принятая в естествознании, понятна и оправданна. Однако следует учитывать также и «мягкие» формы аргументации, исходный ненаучный материал; привлечение этих компонентов обусловлено фактической интенцией и целью, конкретной стадией научного процесса (от проблемы до доказательства). При наличии надлежащих страхующих фильтров такая открытость обеспечивает не только более широкой и критичный подход к оценке концепций и моделей. Она также стимулирует интуицию и способствует пониманию культурных взаимозависимостей. И, возможно, наиболее существенным является то, что «мягкий» научный подход облегчает замену концепции, когда действительность больше не подтверждает ее. Научную парадигму нельзя охранять жесткостью устаревших методологических требований. Отжив свой век, она должна умирать сама, не дожидаясь смерти своих приверженцев.

Силу своих доводов ВВ черпал в традиции, восходящей к началу человеческих усилий по обретению культуры, адаптации к ней и врастанию в существование, определяемое ее правилами. Поскольку ВВ понимал науку как личную и общую, национальную и культурно-социальную ответственность, он стремился к независимости от любых влияний – политических, научных, диктуемых модой и др. Действующие парадигмы были для него только актуальной стадией развития, направленного из прошлого в будущее. И если существует в эволюции упомянутая точка Омега, о которой писал Тейяр де Шарден, то ученый должен сам определять ее и работать над тем, чтобы ее достичь. Необходимо исследовать, искать, пытаться понять с помощью «фактов» их смысл, то, что стоит за ними и куда это ведет. Или в когнитивной установке системной биологии: сам человек, наделенный ответственностью, определяет направление своего «естественного дрейфа» и свою возможную цель. Разумеется, ВВ использовал эту идею не в упрощенном телеологическом смысле.

Чтобы предпринять такое цельное осмысление, требуется интеллектуальная мощь и независимость, определяемая внутренней автономией: диалог, свободный от любых авторитетов, кроме научной логики и ее влияния на процесс мысли. У ВВ было много слушателей. Многие его коллеги-ученые получили от него серьезные уроки и стимулы. Но при всей значимости его работы, он едва ли имел настоящих учеников и основал то, что можно было бы назвать школой. Он привлек студентов, слушателей, но не нашел последователей. Тем не менее, практически все его книги содержат плодотворные идеи. В них присутствует ядро уже накопленного опыта и перспективы следующих шагов, основанных на тщательной оценке и разработке материала. Его подход был далек как от канонических утверждений, так и от частных оценки. ВВ видел себя в сократической традиции: помогать ученикам рождать идеи. Он пытался создать надежную основу, от которой можно было отталкиваться. Он был занят поиском не только когнитивных, но и интуитивных опор. Прозрения, содержавшиеся в его научных работах, большие и маленькие мосты, ведущие к пересмотру и творческой переоценке прежних суждений, не находят отражения в стандартных ссылках (исключение, возможно, составляет вероятностная философия). Они скорее скромно проникают в научную аргументацию как таковую общего характера, добавляя чрезвычайно щедрый поток идей, вливающийся в магистральные направления. В качестве примера можно сослаться на вполне типичный опыт автора данной статьи, который начиная с первого чтения трудов ВВ, часто даже неосознанно воспринимал его идеи как стимулы для собственного творчества, возникавших в нем образов и моделей.

Современная физика

Концепции ВВ и система его мысли основываются на спектре принятых в физической науке моделей – от Ньютоновой механики до Эйнштейновой теории относительности и квантовой теории поля. И выходя за пределы утвердившихся физических концепций, всегда можно обнаружить достаточно заметные мосты, ведущие к возможным гипотезам и теоретическим построениям. Естественно, что поиск основополагающих принципов следует направить именно сюда. В переводе на современный язык это означает: физические законы, за некоторым исключением, не являются законами в строгом смысле. В более точном понимании они являются вероятностными правилами типа «если… то». А как же тогда быть с универсальными, «базисными» отношениями, условиям которых удовлетворяют правила вероятности? Существует, например, симметрия, или скалярные распределения, или, на другом уровне – хаос. В поисках более глубокого уровня фундаментальных операций можно оговорить в качестве условия: акт различения, законы формы; расширение/сужение теории порядка. Или символическую операцию, такую, например, как возникшая в наши дни предгеометрия. Другие примеры можно почерпнуть в космологии, в частности базисное понятие пространственно-временного континуума, понятие способов восприятия (Кант). На самом абстрактном уровне остаются операции с символами, которые обретают материальную форму в самом акте операции.

Размышляя о возможности геометризации представлений о мире и математизации науки, ВВ часто добирается до тех порогов, которые доставляют большое неудобство традиционной науке. Его безусловно заинтересовал бы недавний комментарий Роланда Фиваза (Лозанна, Швейцария) относительно «Одномерной жизни». Его гипотеза состоит в следующем: «Большинство живых существ строится из органических молекул, в основании которых находится углерод, необходимый для возникновения физических структур и паттернов сознания. Это может быть адекватно описано как линейная структура, задаваемая набором одномерных переменных» [Roland Fivaz, Ecole Politechnique Fédérale de Lausanne CH: Unidimensional Life. Syst. Res. 20, p 269–285 (2003)].

Философ, математик и антрополог

ВВ считал, что философия и математика неразделимы и представляют два фундаментальных подхода к осмыслению мира. (У истоков культуры связь с духовной сферой была также очень сильной – вспомним Пифагора, Плотина и др.) Наиболее заметно в плане математики этот союз проявился с возникновением нелинейной (динамической) математики, открывающей новые способы исследования «жизни», жизнеспособных систем и жизнеподобных (near-life) явлений. Это, к примеру, Искусственная жизнь (ИЖ) – младшая сестра Искусственного интеллекта (ИИ). В то время, когда издавались работы ВВ, нелинейность в математике оставалась еще в колыбели[8], хотя его концепции, и в частности опирающиеся на бейесовский силлогизм, уже указывали на движение в этом направлении. В своей работе Time, Space, and Life он использовал этот силлогизм применительно к антропологии, в том числе для описания эволюции культуры, поля вероятности которой были заданы предыдущими эволюционными фазами. Кроме того, с появлением жизни (такова гипотеза) с большой вероятностью возникает сознание, развивается самосознание и появляются все приложения в виде культурных и философских гипотез: «свобода воли», положения социобиологии и социокибернетики. С другой стороны, почти все биологические и антропологические дисциплины к настоящему времени признали, что эмерджентность и связанные с ней сетевые феномены могут быть описаны (пусть не исчерпывающе) математическими формулами, алгоритмами. С позиции общей теории систем и кибернетики, а особенно целостного системного подхода делаются попытки рассмотреть феномен сознания в неразрывной связи с порождающей его материей. Структурированная материя и физиологические процессы представлены как субстрат и коррелят сознания. С самого начала ВВ исходил из системных и кибернетических представлений и постепенно развивал их. Работа Ф. Варелы по нейрофеноменологии (как он определяет эту сферу знания), опирающаяся на западную науку и буддийскую мудрость, вполне соотносится с идеями книги Спонтанность сознания («нулевое поле» в терминах современной физики). Структура личности предстает здесь как непрерывный, творческий процесс (!) синергетического сетевого взаимодействия.

Позиция ВВ в отношении формальной науки, исключающей такие неформализуемые ментальные явления, как, например, эмоции и чувства, оставалась неизменно критической. В равной мере это относилось и к попыткам их осмысления, которые не соответствовали требованиям, предъявляемым наукой. Мысль ВВ никогда не была созвучна релятивизму в его наиболее радикальных формах. Он глубоко осмыслял субъективность, но его позицию не мог поколебать субъективизм или иного рода релятивизм. В своем исследовании мира он обладал надежной точкой опоры. Его вера, основанная на гностицизме, дополнялась качеством философской веры (Ясперс), которая в свою очередь усиливала его научные гипотезы. В конечном счете, они приобретали научную убедительность, опирающуюся на всестороннее знание философии и науки, включая многие ее дисциплины. Суть основных гипотез ВВ, которых мы коснулись выше, сводится к следующему: единство принципов, на которых стоит мир, уникальная целостность человека, воплощенная в каждой индивидуальности. Мир, как и человек, есть не «бытие», а «становление», происходящее под действием сил динамического процесса. Он, с одной стороны, открыт будущему – возможному пространству дальнейшего заданного развития. С другой стороны, на его формирование влияют ограничения и «аттракторы», создаваемые эволюционным процессом.

Открытость, скажем, на переходной фазе, характеризуемой бифуркациями и непредсказуемостью результатов, скорее структурируется, чем лимитируется этими ограничениями. Но, с другой стороны, постепенное сжатие вероятностных пространств исторически сформировавшейся эволюционной средой приводит к постепенному сужению покрывающих кривых (кривых покрытия) полей конденсации и целевых функций. Они определяют, каким путем может пойти эволюция. Кроме того, неотъемлемые универсальные принципы и частные принципы локального характера содействуют аттракторам (странным или каким-либо иным) в организации будущих состояний действующей системы. Таким образом, для будущего пути эволюции может быть указано пространство структурированных полей вероятности. Их эвристические качествами определяются две возможности: с одной стороны, способность понимать прошлое, с другой, – заранее формировать вероятностно взвешенные поля. Последнее предопределяет пространство развития будущих ожидаемых состояний. Как было сказано выше, эта концепция сопоставима с концепцией «естественного дрейфа» в системной биологии и используется, например, в планировании стратегии.

Самокритичный исследователь, обращенный в будущее: науковедение

Существенное качество науки состоит в том, что она строит модели себя самой, и это позволяет ей оценивать собственную деятельность и управлять ею. ВВ хорошо знал, что любая модель, как и любая научная парадигма, зависит от решаемой проблемы и стоящей за ней цели. Любой набор правил, конституирующих «науку» в противоложность не-науке, должен учитывать природу объекта, на который направлены научные усилия. Например, естествознание, и в частности гипотезы (Ньютоновой) физики устанавливают парадигмы, которые приходится адаптировать при их использовании, скажем, в антропологии или других «мягких» науках. Наука останется наукой только под критическим взглядом науковедения. Свою теорию науки ВВ сформулировал как естественное обобщение методологических исследований в отдельных дисциплинах. В мозаичных эссе Облика науки акцентируется не столько критическая позиция, сколько необходимость согласовать правила научной аккуратности и методологической строгости. Изменение взгляда на мир приводит к постановке новых вопросов, к возникновению новых явлений. В связи с этим формируется потребность в новых методах, соответствующих проводимым исследованиям.

Подход ВВ сложился в опыте его работы как математика, статистика и исследователя, использовавшего математическую теорию эксперимента в решении прикладных задач. Он, в частности, следовал второму (редко цитируемому) требованию Галилея: «Сделай измеряемым то, что пока еще нельзя измерить». Это имеет прямое отношение к «мягким» явлениям, наблюдаемым, скажем, в социальном сфере. ВВ попытался найти метод измерения того, что сегодня назвали бы «размытыми» полями исследования. Замечательный и далеко не единичный пример – наукометрия, измеряющая, в частности, вклад ученого в дискурс, ведущийся в соответствующей области исследований. Новаторские исследования в наукометрии составили только одно из направлений его деятельности, связанной с проблемой измерения, одной из ключевых тем в науке. В физике он касался геометродинамики (Уилер), (постепенного или резкого) изменения измерительных шкал в процессе космологической эволюции. В биологии анализировал значение и объяснительную силу биометрики. В определенном смысле он исследовал и сложные меры, скрытые в языке и сознании, а также меры личности. Метрические шкалы дополняются аналоговым моделированием – здесь можно напомнить, что интерес к подобным рассуждениям вновь возник в 80-х гг. прошлого столетия. Введение метафоры, например, может способствовать целостной оценке значения и меры в случае размытой сложности, так же как нарратив в постмодернистской философии берет на себя определение значения. Короче говоря, ВВ предваряет движение в сторону «качественного исследования», которое в настоящее время получает все большую поддержку.

К вероятностной метафизике? Снова бейесовский силлогизм

Как статистик, ВВ был хорошо знаком с подводными камнями, существующими в области статистических методов. В частности, он обратил внимание на статистическую тетраду: источник данных и их надежность, значимость, методы обработки данных, взвешивание и оценка, необходимая для интерпретации. Как описывать эволюцию стохастических процессов, координаты которых отображают распределение вероятности? Однако, разве процесс не протекает во времени и разве нельзя рассматривать его в историческом плане, приписав ему модусы прошлого, настоящего и будущего?

Опять приходится многое сокращать и упрощать: ВВ использует теорему Бейеса, которая прошла свой исторический путь от статистической концепции до теории полей вероятности, открытой для дальнейшего развития. Концепцию, носившую первоначально чисто статистический характер, ВВ наделяет фундаментальными свойствами, интерпретируя ее как силлогизм, которые описывает исторические процессы (культурные и социальные), протекающие во времени. Он пытается использовать ее как инструмент комплексного подхода, нацеленного на осмысление и оценку потенциальных возможностей будущего, (частично) определяемого настоящим состоянием, которое, в свою очередь, (отчасти) обусловлено прошлым развитием. Поступая так, он показывает ограничения и возможности аттракторов (необязательно прогностические), содержащиеся в структурах бейесовских полей вероятности. Идет ли речь об отдельном человеке, о социальных, технических или культурных явлениях, очень простых или исключительно сложных, – различия касаются лишь деталей, а не принципа. Фактически все его концепции опираются на эту гипотезу.

Таким образом, подход, основанный на бейесовском силлогизме, в той или иной степени пронизывает почти все книги ВВ, будь то язык, сознание, физика (пространство, время) или эволюция и конечно, наука, обращающаяся в Облике науки к самой себе. Всеохватность этого подхода, в ткани которого соединяются социальные и духовные явления, правомерно определена как «вероятностный метафизический миф». Сам по себе он, без сомнения, составляет парадигму. Но, как показали философия науки и эпистемология (радикальный конструктивизм и феноменологическая нейронаука здесь не обсуждаются), внутри парадигмы и за ее пределами всегда можно открыть способ увидеть жизнь с позиций всестороннего подхода. Р. Жирар и другие авторы показали, что миф следует понимать как фон – паттерны, оценки, убеждения, ожидания, поведенческие установки, – определяющий восприятие «реальности» (субъективной и исторической) и соответствующее ее воплощение. Таким образом, бейесовский силлогизм, с учетом вышесказанного, занимает особое место среди других вероятностных концепций и близких к ним подходов в разных научных дисциплинах. Вероятностная концепция ВВ является своего рода мифом, в состав которого существующая наука входит и будет, возможно, входить только как его часть.

Один пример: в прошлом десятилетии на Востоке и Западе широко обсуждались системный и кибернетический подходы; в частности, североамериканский/европейский вариант противопоставлялся китайскому. При всем различии культурных оснований (влияние исторического материализма и диалектическая связь с конфуцианством здесь не обсуждаются) мосты между ними вполне можно было бы навести, полагаясь не в последнюю очередь на оба принципа и индетерминизм, характерный для вероятностной концепции.

Хотя ВВ никогда не рассматривал свой подход как мистический, тем не менее в его работах, касающихся, например, бессознательного и вероятностной модели эволюционизма, осмысляется мистический опыт, отраженный в концепциях Пифагора и Плотина (мистика числа, единое). Понимая мистическое как попытку постижения жизни, ВВ включил рациональное и интуитивное знание, содержащееся в этих источниках, в научную аргументацию. Он понимал, что знание, почерпнутое из источника интуитивного восприятия, познания и разума, дополняет рационально-когнитивный аспект. Связь с трансцендентным духовным миром можно обнаружить у многих выдающихся ученых, хотя нередко она скрыта и читается между строк. Важно при этом, что такая связь никогда не разрушает рационально/концептуально обоснованную модель единства мира. Опыт единого (целостности) никогда не теряет своей рациональной опоры. Тридцать лет назад такой позиции противостояла «наука ученых». Для того, чтобы возражать ей, требовались мужество и надежная точка опоры. ВВ оказался одним из тех пролагающих новые пути ученых, кто сумел включить миф и мистическое знание в научную аргументацию. (Между прочим, с другой точки зрения, чем, к примеру, Кун.) И миф и мистика, пусть на разных уровнях, поставляют метафоры, нарративы и целостные описания состояний восприятия, различные, но не обязательно противоречащие друг другу. Такое понимание в последнее время получает все большую поддержку. И опять же налимовская концепция вероятности может служить посредником при переходе от провидческой интуиции к строгому формальному/рациональному мышлению. Эта гипотеза (все еще умозрительная, с позиций нелинейной математики и нейронной феноменологии?) заслуживает тщательного исследования. Nota bene: Мистическое мышление во все времена и во всех проявлениях придавало особое значение связи с Землей (с физическим пространством) и каждодневной практике (Дао), подчеркивая этим ответственность мистика и мистического опыта за проживаемую «реальность» жизни. Аналогичным образом ключ к пониманию открытости ВВ всем порталам сознательного восприятия нужно искать в обязательствах перед жизнью, составляющих главную ответственность науки и любого ученого. И первое непременное условие, с его точки зрения, – это использование науки как беспристрастного способа осмысления нашего мира, без ограничений, диктуемых идеологиями и методами исторически сложившихся парадигм.

Автор-ученый

Система мысли и аргументации ВВ определяет порядок появления его книг. Они представляют собой не констатацию неких фактов, но логическую последовательность идей, которые он стремится донести до читателя; каждый шаг этой последовательности очевиден и взвешен. Поэтому, даже вступая в дискуссию, ВВ никогда не делает это вызывающим образом. Его аргументы, даже неожиданные, всегда являются логическими следствиями предыдущих текстов. А вот лекции другое дело – в них чувствуется вызов. Как настоящий энциклопедист, ВВ черпает знание не только из многих дисциплин науки, но и из многих областей культуры. И у читателя вполне естественно может возникнуть стремление перечитать, скажем, философские работы, на которые ссылается ВВ.

Безотносительно к тому, какие темы он затрагивает, следование за его мыслью становится увлекательным путешествием в ментальном мире. В его утверждениях строгое логическое рассуждение строится на знании, включающем и ту его часть, которая лежит за пределами научной процедуры (ранее упомянутой «науки ученых»). Такая позиция обладает преимуществами критического взгляда на вещи. Как выдающийся математик и статистик, он достаточно хорошо знаком с ловушками ложных предположений и выводов, размытого содержания и сомнительных методов научного обоснования. Поэтому в его трудах присутствует тщательно выверенная логика научной мысли, обеспечивающая надежную опору, позволяющую вовлекать в рассуждение и те знания, которые относятся к далеким от него, на первый взгляд, научным областям. Источники его ссылок чрезвычайно разнообразны: западная и не-западная философия, классическая наука, постпостмодернистская философия, мифология, мистика. Как уже было сказано выше, область его интересов – бесконечность, а сфера приложения усилий – Универсум. Арки мостов, которые он строит, всегда дерзновенно широки (к примеру, соединение теории чисел с числовой мистикой). Какой бы сложной ни была тема, каким бы рискованным ни было это наведение мостов, он никогда не оступается, не теряет мысль. Знание, которым он занимается, исключительно широко и обоснованно.

Ядром всех его исследований является глубокая связь с культурой. И несмотря на использование метода научного обоснования, каждое явление он рассматривает с точки зрения культуры; достижения ученых он также оценивал по их способности служить индикаторами культуры. Следуя не только русской культурной традиции, ВВ осуществил попытку интеграции европейской и азиатской культур.

Отправная точка для продолжения исследований

ВВ осознавал нарастающую динамику изменений, проникающих во все области человеческой жизни. Он понимал, что ускорение фундаментальных сдвигов в социальной сфере изменит не только окружающую и социальную среду, но в целом и условия существования человечества. Он видел необходимость смены научной парадигмы, в частности средств, методов и правил научного доказательства; не менее серьезные изменения должны коснуться и парадигмальных границ, разделяющих научные дисциплины, от физики до биологии, в условиях нарастающей сложности, требующей трансдисциплинарных подходов. Поэтому в каждой из своих книг он обращается к теме, актуальной с точки зрения общенаучного подхода. Наука в его понимании, подчеркнем это еще раз, является инструментом, помогающим человеку понять самого себя в этом мире и руководить необходимыми изменениями, демонстрируя ответственность за собственную историю и эволюцию.

ВВ считал, что наука должна возвратиться к своим истокам и включить в рассмотрение все подходы, как когнитивные, так и интуитивные. Как математик и одновременно верующий человек, обладающий открытым сознанием, он попытался соединить формальное и духовное. Более того – соединить нерациональное, сверхрациональное в человеческом взгляде на мир с формально-логическим научным подходом. Считаясь с законами науки, он, тем не менее, попытался выйти за узкие рамки действующих научных парадигм. Он не подписался бы безоговорочно под вышеупомянутым суждением Фейерабенда «допустимо все». Он попытался с помощью науки, владеющей эвристическими методами, понять послания Бога, записанные в формулах жизни.

Как подтверждают когнитивные исследования, человеческий мозг, его способность мыслить не сводится просто к формальным правилам рационального/когнитивного подхода. Интуитивный, эмоциональный/познавательный подход не только допустим, но необходим; это условие, без которого невозможно понять науку. Это необходимое требование для понимания технологии, в основе которой лежит наука, и цивилизации, опирающейся на науку как социальный фактор, как функции раскрытия жизни в процессе непрерывного творчества.

Именно поэтому ВВ включил нерациональные способности человека в сферу своего научного исследования. Наиболее яркие из часто приводимых им примеров касаются искусства и произведений искусства; например, это искусство как язык.

Снова следует сказать, что область научных интересов ВВ не ограничивалась нашим миром. Он пробовал охватить весь универсум, куда наш мир входит лишь составной частью. Возможно, именно такой широкий подход обеспечивал наибольшую точность при анализе выбранной им темы. Он проводил исследование, согласуясь с правилами и нарушая их без вызова. Так он поступил в книге Time, Space, and Life (Probabilistic Pathway of Evolution)[9], которую можно считать обобщением его исследований в области, не относящейся к антропологии. По «вероятностном пути эволюции» он двигался от математики к философии, духовности и мистике. При этом никогда не возникало впечатление, что он делает что-то неестественное и необязательное. Само собой разумеется, что он никогда не терял темпа и верного направления.

Исследования ВВ – это лично пережитые и научно воплощенные единство мира и уникальность человека, его индивидуальности. Представляется, что важнейшее качество его личности основано на трех фундаментальных убеждениях. Первое, отмеченное ранее, состоит в том, что ВВ жил как умудренный, просветленный верующий, следуя традиции гностического христианства. Открытость сознания и духа соединялись в нем с неослабевающей ответственностью по отношению к себе и к науке, проявленной и в его вере, и в его личности. Второе, эта ответственность касалась единства мира, в той мере, в какой мы, люди, понимаем его и в какой оно имеет свой «реальный» субстрат, коррелят в том, что мы воспринимаем и переживаем в опыте. Из первых двух с необходимостью вытекает третье, ключевое убеждение: личность как следствие принципов, на которых основан этот мир. Именно это он называет «спонтанностью»: спонтанное появление не только порядка, но и жизни в ее наиболее сознательной форме, способной развиваться и превосходить саму себя. В полной мере он выразил это в книге Спонтанность сознания, англоязычный вариант которой так и не был опубликован.

III. Перспектива (точка зрения, мировоззрение)

Налимов беседует с читателем, задавая вопросы, следуя сократовской традиции обучения с помощью диалога, ставя по-новому старые вопросы. Его вопрошания имеют открытый конец и остаются такими – вывод никогда не превращается в инструкцию, но способствует появлению новых вопросов, новых точек зрения. Анализируя развитие парадигмы в последние 15 лет, надо сказать, что нарастающая динамика ее изменений затрагивает большинство проблем, которые ВВ считал наиболее важными и которыми он интенсивно занимался. Пересмотр основных положений ведет к ряду предварительных ответов. Новые взгляды в науке выходят за рамки концепций линейности и детерминизма, дополняя их, о чем ВВ писал в своих трудах. Еще рано оценивать его влияние на «новую науку», но он безусловно сыграл существенную роль на этом переходном этапе, преодолевая жесткие рамки научного мышления. И что, возможно, еще важнее, он исследовал и оценивал исторические корни развития современного мышления. Само собой разумеется, что он рассмотрел историю западной мысли, в недрах которой возникла в эпоху Возрождения современная наука. Но он к тому же еще и показал существенный вклад не-западной традиции. ВВ считал, что язык науки в процессе ее развития меняется и переосмысляется, и возврат к «истокам» («back to basics»), а не только к формальным основаниям, вполне оправдан. Равно как и тщательный пересмотр парадигм и взглядов, сформированных предыдущими фазами научного развития. Науке требуются обновленные, а возможно и совсем новые модели для работы. Наука, как становится очевидным в связи с катастрофами космических кораблей, должна в большей степени согласовывать свою деятельность с эволюционным, историческим и культурным контекстом. Вклад Налимова в науку и культуру, как и его личность, носят целостный характер. Он касается самой сути научных подходов.

Хотя прошло около тридцати лет с появления первых философских публикаций ВВ, его мысль остается удивительно современной, практически не потерявшей своей актуальности. Особенно примечательно использование в ранних работах кибернетической модели в качестве естественного дополнения к принципу вероятностного мышления. Хотя, насколько мне известно, он только развил этот подход. Идеи Налимова, связанные с проблемой сознания, хорошо соотносятся, как отмечалось выше, с тем, что теперь называется нейрофеноменологией (Ф. Варела). Этот список можно было бы продолжить, имея в виду нелинейную математику и связанное с ней моделирование – например, моделирование эмерджентности.

Обычно уровень ученого определяется по двум (второго порядка) качествам его работ. Либо в его творчестве разработаны и доведены до завершенной формы уже существующие концепции. Либо на их основании были выдвинуты новые идеи, конструктивные концепции, прокладывающие пути в новые области знания. По существу в трудах В.В. Налимова присутствуют оба эти качества, и он сумел внести свой серьезный вклад невзирая на часто неблагоприятные условия работы. Думаю, что все, кому выпала честь знать его лично, сохраняют благодарность и к ученому, побуждавшему к мысли и диалогу, и к удивительному учителю и человеку.

Публиковавшийся в 60–80-х гг. прошлого столетия, он разрабатывал проблемы, которые только в последние 10–15 лет начали получать резонанс и признание. Среди них нелинейная математика, хаос, проблема сложности, системная биология (Матурана, Варела) и в особенности феноменологическая нейрология (Варела). Его гипотезы в той или иной степени оказались созвучны теории размытости и теории хаоса, ядерной и субъядерной физике. С другой стороны, системный подход под разными названиями проник практически во все научные дисциплины, взломав слишком жесткие и слишком закрытые структуры. Вместо границ, хочется надеяться, появятся мосты. Как того и хотел бы Василий Васильевич.