В.В. НАЛИМОВ – русский математик и мистический анархист

Предлагаемая работа представляет собой доклад, прочитанный автором на собрании общества Жана Гебсера[1] 9 октября 2004 г. В русском переводе текст дается с некоторыми сокращениями, чтобы не повторять материалы (в том числе биографические данные), которые уже вошли в первый том настоящей книги.
Начало статьи дополнено разъяснениями автора, содержащимися в его письме к Ж.А. Дрогалиной от 25 октября 2004 г.

Генрих фон Вайцзеккер[2]
Германия

Существует ли внутренняя связь между наукой, выражающей результаты своих исследований на языке чисел (например, физика, экономическая наука), и той стороной жизни человека, которая включает спонтанно возникающие глубокие переживания (связанные, скажем, с медитацией, искусством), кажущиеся очень далекими от того, чем привычно занимается нормальный ученый[3]. (Grau, teurer Freund, ist alle Theorie, / Und grün des Lebens goldner Baum[4].) Тот, кому известно и то, и другое, стремится соединить их, чтобы избавиться от чувства отчужденности или расщепленности. Существует ли эта связь? Мне всегда казалось, что между этими двумя мирами – пропасть. Проблема взаимоотношения двух этих аспектов духовной жизни человека занимала, наверное, центральное место в трудах В.В. Налимова, которые для меня оказались чрезвычайно важными и даже утешительными, потому что на обеих сторонах этой пропасти он чувствует себя настолько уверенно, что сама пропасть исчезает. Ключевым моментом здесь, с моей точки зрения, является его философия числа, которая показывает, что число экзистенциально и сущностно принадлежит обеим сторонам.

***

В научных кругах социалистических стран была широко известна книга В.В. Налимова Теория эксперимента (1971), которая не только изобилует конкретными примерами, но отличается энциклопедичностью содержания и живостью изложения. В ней, как и в более поздних его книгах, поражает невероятно широкий спектр цитируемых источников – литературных, философских, научных.

Наукометрия

Совершенно ясно, что концепция наукометрии, которой занимался ВВН, могла иметь отношение к планированию науки и пятилетнему планированию в целом, принятому в социалистических странах. Признаюсь, что вначале мне было трудно согласиться с тем, что человек, так привлекший меня обаянием своей личности, математической подготовкой, широтой духовного горизонта, мог столь интенсивно заниматься «цифровым салатом для технократов». Для себя я нашел этому три объяснения, которые, вместе взятые, вводят нас в мир его идей.

Первое – это безусловно его социальная ответственность: в книге Faces of Science («Облик науки») он приводит обширные данные о бирже труда для ученых. Какова динамика этого спроса? Возможны ли здесь прогнозы? Как следует изменить систему академического образования? Все это для него имело практический интерес, и в частности потому, что он стремился оптимизировать процесс принятия решений, освободив его от множества существующих в данной сфере предвзятых мнений.

Второе – это отношение к Числу. Ниже я остановлюсь подробнее на его философии числа, поскольку, как мне кажется, этот аспект его размышлений в наиболее ясной форме выражает связь между квантитативными подходами в науке и нашим духовным миром.

Третье – это его всеобъемлющая концепция сознания, главная мысль которой – духовное созревание человечества, или – если учитывать здесь и природу – всей Земли в целом. И это, как мне представляется, соотносится со столь же широким подходом Гебсера.

Вероятностный подход

Уже в работах Налимова по химической кибернетике был заметен новый для того времени аспект – отказ от детерминистической картины научного познания. ВВН убежден, что мир устроен вероятностно. Что это означает? Я попытаюсь показать это, опираясь на его книгу Realms of the Unconscious ([1982]; в русском варианте Реальность нереального. Вероятностная модель бессознательного [1995]).

Характеризуя язык вероятностных представлений, ВВН пишет:

...мы говорим, что случайная величина задана, если задана ее функция распределения.
А это значит, что мы вполне сознательно отказываемся в рамках этого описания от причинно-следственной трактовки наблюдаемых явлений.
Нас удовлетворяет чисто поведенческое описание явлений.
Функция распределения – это описание поведения случайной величины, без всякой апелляции к тому, чем это поведение вызвано. Мы, наконец, получаем право описывать явление, просто как оно есть.
Иными словами, это описание явлений в их спонтанном выражении, признание свободы проявления: феноменологически все выглядит так, будто падающая монета имеет свободу воли и сама принимает решение, как ей упасть – вверх орлом или решкой. Вероятностное описание становится размытым – вероятность попадания непрерывной случайной величины при ее реализации, скажем в результате измерений, в какую-нибудь фиксированную точку равна нулю.
Мы можем говорить лишь о вероятности попадания значения случайной величины в некоторый интервал значений. Размытость описания – основное проявление вероятностного языка. Если мы теперь перейдем от вероятностного осмысления результатов измерений к вероятностному осмыслению фундаментальных представлений нашей культуры, то они также будут описываться размыто (с. 16).

Существенным шагом является готовность Налимова переносить размытость такого типа и соответствующую структуру мышления из практики науки в другие фундаментальные области культуры, о которых мы не привыкли размышлять в количественных категориях. Я думаю, что пропагандировать такие идеи было очень непросто. Налимов исходит из того, что мы привыкли работать с вероятностными распределениями, которые связаны с определенными интервалами числовых значений. Но формы и понятия этой математической теории обеспечивают нам такой запас образов и способов вывода, которые можно использовать без обращения к числу. Такие слова, как дисперсия, симметрия, бимодальность или бейесовский формализм обогащают наш язык полезными метафорами, которые могут быть применены и в нематематизированных областях знаний, хотя при этом мы не можем претендовать на сохранение той прогностической силы, которой обладали эти термины на своей «количественной родине»[5].

Если мы готовы признать размытость значений случайной переменной, то мы легко понимаем, что слова не имеют атомарного, четко определенного смысла. Таким образом, в знаменитом треугольнике Фреге, объединяющем слово, значение и объект, обозначенный этим словом, однозначность каждой из сторон размывается вероятностью.

На многих примерах живой и неживой природы Налимов показывает разнообразие проявления признаков. Вновь и вновь чувствуется его радость, когда ему удается показать, что структуры с жесткими границами в итоге оказываются размытыми, если внимательнее смотреть или дольше ждать. Каждый кристал при отдельном рассмотрении отличим от другого. Налимов пишет, что «биологи знакомы с устойчивым полиморфизмом популяций, который восстанавливается даже после очень жесткого отбора на многообразие. Такой же отбор помнит и история культуры. И в ней разнообразие возрождалось из пепла сожженных книг. Наличное многообразие – лишь малая часть многообразия потенциального» [1995, с. 19].

Налимов замечает, что эволюцию привыкли связывать со случайным или постоянным появлением чего-то абсолютно нового. Но, согласно его вероятностному подходу, эволюция может идти иначе – «достаточно перераспределения вероятностей: редкое отклонение становится нормой, норма – уродством, атавизмом. Потенциал же остается» (там же). Эта картина перераспределения вероятностей в значительной мере позволяет теории эволюции дать ответ на вопрос, как столь большие изменения были возможны в такой относительно короткий срок.

Действие этого механизма Налимов видит и в культуре. Он цитирует прекрасные строки из стихотворения А.К. Толстого: «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений твоих ты создатель. Вечно носились они над землею, незримые оку» [там же][6].

При этом, по мнению Налимова, существует абсолютное творчество – появление совершенно новых принципов. Вот, например, какую он высказывает мысль [там же]:

Творческому агенту природы – христианскому Богу – должна быть свойственна абсолютная случайность (с. 19).

Остается вопрос: что является абсолютно новым, а что есть только актуализация потенциальности? Что-то похожее имел в виду выдающийся математик Люсьен ЛеКам, определяя два источника блестящих математических идей: первый, естественно, божественная интуиция, второй – наша плохая память, из-за которой мы забываем о том, что когда-то уже слышали об этом.

Вероятностный подход позволяет Налимову сформулировать нетривиальный взгляд на культуру. Он пишет [там же]:

Культура – глубинное коллективное сознание, уходящее своими корнями в необозримо далекое прошлое, – образует размытую мозаику представлений, над которыми задана функция распределения вероятностей.
Это взгляд на культуру в целом с позиции некоего нейтрального (гипотетического) метанаблюдателя. Реально существующие люди обладают своими индивидуальными, т. е. вероятностно заданными фильтрами пропускания.
Прохождение коллективного сознания через индивидуальный фильтр порождает персональное, опять-таки вероятностно заданное, восприятие культуры.
Та часть мозаики представлений, которая в нашем сознании задана очень малыми вероятностями, может быть интерпретирована как коллективное подсознание (в смысле Юнга) (с. 20).

Далее, размышляя о свободе человека, он замечает, что в некотором вероятностном смысле человек оказывается несвободным, потому что над ним всегда довлеет прошлое, которое сохраняется в коллективном сознании. Но:

...одновременно он свободен – генотип не определяет жестко (биологически врожденно) вероятностную структуру индивидуального фильтра пропускания, а лишь открывает те или иные возможности для ее формирования (там же).

А теперь мы вновь увидим характерный налимовский поворот к религии:

Великие религии – учения Востока и раннее (гностическое) христианство – были направлены, прежде всего, на освобождение человека от коллективного сознания прошлого, ибо без этого все остальное закрыто. Опыт исторического развития христианства показал, что новое вино все же оказалось влитым в старые мехи (там же, с. 20).

Вероятностное видение мира позволяет Налимову включать в рассмотрение самые разные проявления общечеловеческой культуры, например, такое как карма, на чем хочется остановиться подробнее. В привычном понимании карма имеет явно детерминистическое звучание. Наше поведение в прошлом оказывает неизбежное влияние на теперешнее состояние[7]. Но это, считает Налимов, противоречит игровой модели Мира, доминирующей в древнеиндийской культуре: «По-видимому, вполне серьезно можно отнестись к мнению о том, что представление о карме пришло в древнеиндийское сознание из очень далекого прошлого и неизбежно несет на себе отпечаток безальтернативности магического мышления» (там же, с. 34).

Создается противоречивая ситуациия: с одной стороны – детерминированность закона кармы, с другой – непредсказуемость, спонтанность позднейшего мироощущения. Но вероятностное видение Мира позволяет «воспринять закон кармы в размытости, допускающей свободу воли». И здесь Налимов находит уместным, цитируя Борна, провести аналогию с физической картиной микромира [там же]:

В квантовой механике мы встречаемся с парадоксальной ситуацией – наблюдаемые явления подчиняются закону случая, но вероятность этих событий сама по себе эволюционирует в соответствии с уравнениями, которые, судя по всем их существенным особенностям, выражают причинные законы (с. 34-35).

Не вдаваясь в подробности, здесь следует все же отметить, что Налимов дает множество примеров того, как современное естествознание, выходя за пределы собственных ограничений, обогащает наше сознание совершенно новыми метафорами и образами.

Силлогизм Бейеса

Введенный Налимовым термин силлогизм Бейеса опирается на известный в статистике метод Бейеса. Начну с описания последнего. Основная проблема состоит в следующем: когда мы имеем дело со случайными явлениями, определяющие их вероятности, как правило, не известны. Можно ли, несмотря на обусловленную случайностью размытость информации, извлеченной из наблюдения, использовать эту информацию для того, чтобы получить уточненные оценки вероятностей? Это фундаментальный вопрос эмпирической науки, ибо без положительного ответа на него было бы невозможно из наблюдения случайных явлений что-либо узнать об имеющихся вероятностях.

Проиллюстрируем бейесовский подход на одном примере. Пусть один эксперимент допускает только два результата – успех или неудачу. Одному случайно выбранному больному, страдающему определенной болезнью, дается новое лекарство.

Лекарство либо действует, либо не действует. Вероятность μ успеха сначала совершенно неизвестна. Для простоты понимания ограничимся девятью значениями 1/10, ..., 9/10. В силу неопределенности примем все эти значения за равновероятные. Априорное распределение, отражающее до эксперимента наше мнение о том, с какой правдоподобностью вероятность успеха лежит в каком-то интервале, является равномерным, – оно приписывает каждому из этих значений μ вес, равный 1/9:

(1)         p(µ) = 1/9 для µ = 1/10, ..., 9/10 (априори)

Допустим, мы планируем повторить эксперимент 30 раз. Случайное число пациентов, у которых лекарство будет действовать, обозначим Y, который может принимать значения 0, 1, 2, ..., 30.

В зависимости от того, какова была действительная вероятность успеха, мы получаем другое распределение вероятности p(y/µ) над у-областью. Это и есть фильтр или статистическая модель[8]. Эти вероятности оказываются – при постоянном μ – наибольшими при тех значениях у, для которых относительная частота успеха y /30 лежит близко к μ. По окончании эксперимента мы, например, установим, что фактически наблюдавшееся значение y составляет 20: у 20 пациентов лекарство действовало. Теперь (апостериори) спрашивается: какое новое распределение правдоподобности для значения вероятности успеха имеет место?

Новое, так называемое апостериорное распределение зависит от наблюдавшегося значения y и обозначается через p(µ/y). Оно задается формулой Бейеса[9].

(2)                p(µ / y) = k p(µ) p(y/µ) (апостериори: после наблюдения y)

Апостериорное распределение явно больше не является равномерным: наибольшую вероятность получает тот интервал значений µ, в котором вероятность «прогноза 20» была относительно велика, т .е. значения µ, близкие к 20/30, например µ = 6/10 или µ = 7/10. Если же мы, наоборот, наблюдаем y=5, то в апостериорном распределении больший вес будет придан малым вероятностям успеха, близким к 5/30, например µ= 1/10 или 2/10. Чем больше наблюдений включает в себя эксперимент, тем в большей мере апостериорное распределение будет отражать те значения µ, которые действительно соответствуют исследуемому явлению.

Мне кажется, что в советские времена введение бейесовского силлогизма было очень отважным шагом со стороны Налимова. Для понимания этого я предлагаю короткий экскурс в дискуссию послевоенного периода, касающуюся оснований статистики. Там обсуждался прежде всего следующий вопрос: выражают ли вероятности объективно заданную реальность или они суть просто выражение субъективного восприятия? В то время как в классических, определяемых физикой, науках господствовали «объективисты», в более мягких науках, например в экономике, в моде был субъективизм… В дискуссии статистиков бейесовский подход долгое время отождествлялся с концепцией субъективного истолкования вероятности. Откуда, спрашивается, берется априорное распределение, имеющее столь важное значение для этого подхода? Здесь может играть роль личное мнение исследователя, т. е. его субъективный взгляд на вещи. В Советском Союзе считалось, что неопределенность субъективизма противоречит объективным законам диалектического материализма, так по крайней мере утверждалось в учебниках по теории вероятностей.

В наше время бейесовский подход уже больше не отождествляют с субъективизмом: даже «объективисты» охотно им пользуются, ибо он предоставляет инструкции для варьирования вероятностей средствами компьютера – к примеру, при обработке паттернов или в исследованиях мозга. Это не требует слишком строгой интерпретации априорных распределений.

После короткого экскурса в учение о статистических методах перейдем к предложенной Налимовым интерпретации теоремы Бейеса. Он расширил ее понимание, сформулировав бейесовский силлогизм. Здесь существенно то, что в своей трактовке наших отношений с миром Налимов опирался на лингвистические исследования. Его интересует понимание или, точнее, – интерпретация текстов. Текстом может быть обычный документ, стихотворение или последовательность нуклеиновых кислот в хромосомах. Но Налимов идет гораздо дальше. Текстом может быть и отдельная личность, и весь Мир в целом – тоже текст.

Самопонимание человека может быть представлено как распределение вероятностей, т. е. как априорное распределение p(µ). При этом не может быть только одного допустимого толкования. Кроме того, возникают обстоятельства y, приводящие к возникновению нового распределенияp(y/µ), которое Налимов называет фильтром. После появления феномена y получаем новое – апостериорное – распределение вероятностей p(µ/y): новую интерпретацию исходного текста. Итак, существует континуум примеров взаимодействия сознания с текстом, обусловленным соответствующей ситуацией. Временная последовательность чтений и значений этих текстов определяется – по Налимову – тем, что происходит взаимодействие сознания с пережитыми феноменами, описываемое формулой Бейеса.

Число в представлении Налимова

Приводимый ниже пример переноса модели, разработанной в количественной науке, на фундаментальные области человеческого сознания, сформированного прежде всего языком, может быть приемлемым лишь для того человека, для которого не существует пропасти между миром количественным и символическим. С представлениями В.В. Налимова о числе мы знакомились по его докладу на Международной конференции по наукометрии (Чикаго, 1995), опубликованному в журнале Scientometrics [Nalimov, 2001][10].

Налимов начинает с греческого слова Логос и цитирует начало Евангелия от Иоанна:

1.1. В начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог.

Имя Бога. Имена Бога. Тесная связь религиозного опыта с языком – это для Налимова бесспорно.

Ему нравится, что синонимом греческого слова λογος, среди множества других значений, может быть и число (исчисление). Так что библейское речение можно прочитать иначе (цит. по [Налимов, 2000]):

В начале было Число, и Число было у Бога, и Исчисление было Бог (с. 197).

Если следовать этой логике, то евангельский текст хотелось бы продолжить: «Тот, кто был Числом, был с Богом с самого начала. Все было сотворено Числом, и ничто не сотворено без Числа».

Налимов цитирует гностический текст Евангелия от Филиппа [там же]:

62.15 «Христос» – тот, кто измерен (с. 196).

Плотин:

С числом – то же самое как с Богом.

В VI Эннеаде Плотина:

… Итак, какова природа его [числа]? ... Если оно – до сущих [вещей], то оно не есть сущие [вещи и, значит, оно было в сущем как в таковом]. … А если оно было в сущем [как таковом], то оно не было числом [этого] сущего, ибо сущее уже есть одно сущее, [т. е. сущее уже предполагает единство]. … Раз и сущее возникло от единого [ибо оно стало этим единым], – необходимо поэтому ему быть числом. … Значит, число существует до всякого живого существа и всесовершенного живого существа. ... [Поэтому] умные числа [не есть нечто измеримое, но] сами есть [умные] меры, откуда и все, [как размеренное ими], прекрасно (там же, с. 198).

Если я правильно понимаю Налимова, то он не утверждает: все именно так, как говорили древние, но скорее отмечает: вот перед нами важная проблема.

Фундаментальные константы природы, такие как «постоянная тонкой структуры», определяют устройство природы. Они заданы как числа, природа которых – семантическая, и которые, следовательно, обладают значением и, стало быть, связаны с чем-то вроде сознания. Значит, нам необходимо постулировать некую форму сознания во Вселенной. Можем ли мы это действительно понять?

Другой пример, иллюстрирующий семантический аспект числа: известны анекдоты о математиках, например такой [там же]:

Профессор входит в аудиторию. Там никого нет. Он, как положено, начинает читать лекцию. Приходят двое – профессор радуется. Неожиданно выходят пятеро. Профессор грустно думает: «Придут еще трое и опять никого не будет» (с. 200).

Комментарий Налимова: формально анекдот корректен, и кроме того, дает хорошее метафорическое описание того, что происходит в душе профессора. Не сходны ли с этим и наши числовые модели мира?

В связи с наукометрией он создает программу метрической герменевтики. Количественное изучение текстов Мира должно способствовать пониманию семантического поля, в котором они возникали и которое сами создавали. Это позволит нам лучше понять самих себя и свою культуру, в духе древнего призыва «Познай самого себя».

Впрочем, Налимов отнюдь не высмеивает многочисленные проявления мистики чисел, наоборот, – с любовью рисует многие ее детали. В ней числа представляют в сжатом виде глубоко пережитые структуры.

Итак, числа связаны с нашей жизнью и с нашим опытом экзистенциально, гораздо глубже, чем мы часто думаем. Но именно из-за их фундаментальности они остаются тайной.

Медитация

В книге В.В. Налимова Realms of the Unconscious много места отведено проблеме медитации. Медитация, по его словам, выражает стремление человека к внутренней свободе, к освобождению от укоренившихся представлений, навязанных нам дискретным, дуалистически ориентированным видением Мира. Вновь он цитирует многие документы медитативного опыта из разных эпох и областей культуры. Он сам со своей женой производил эмпирические эксперименты с группой художников. Перед медитацией участники получали соответствующие инструкции, а после сеанса описывали свои реакции и переживания. Одна из таких сессий была посвящена теме «время». Исследовалось поле ассоциаций, связанных со словом «время», для чего использовались различные тексты культуры и система дыхательных упражнений, сопровождавшихся музыкой.

Я боюсь упустить – отчасти из-за обилия материала, отчасти из-за многословия – что-то очень существенное. Поэтому изложу только те мысли Налимова, которые мне кажутся конститутивными или по крайней мере типичными для его видения Мира, а также те, которые расширили мой собственный кругозор.

Начну с примера об ассоциативном указании – через числа – на медитативный опыт. Важным традиционным аспектом является здесь переживание глубинного единства, когда, например, медитирующий сливается с каким-то объектом или смыслом, расширяя таким образом границы собственного Я. Другой аспект – переживание Ничто, Пустоты – вещи предстают как пустые и возникающие из пустоты, из ничего. Третий аспект – когда присутствуют оба эти переживания, усиливающие друг друга. Это приводит к новому качеству Ничто [1995, с. 121]. На мой взгляд, это похоже на то, что рекомендуется в дзене: если ты испытал единство, отринь его: 1 х 0 = 0.

Важной частью медитативного опыта является преодоление дуализма. Это приводит Налимова к вопросу о том, что есть знание [там же, с. 162 и сл.]. Обычно мы понимаем знание как накопление отдельных фактов, однозначно фиксированных в текстах. Но Налимов утверждает: нет, настоящее знание – результат непосредственного опыта. Знаток вина, узнающий виноградник по вкусу вина, никак не сможет передать свои знания числовым образом. Налимов невольно, как он говорит, соглашается с экзистенциалистами, в том числе с Хайдеггером:

Чтобы получить знание, надо просто быть в Мире (с. 164).

Гностическое познание открывает Мир в его единстве. Налимов пишет:

Если знание рассматривать как расширение личности, то в системе религиозных представлений любовь становится синонимом знания (с. 165).

Это полностью находится в согласии с буддистской и христианской традициями (там же).

Но творческую научную деятельность Налимов тоже понимает как неосознанную форму медитации (с. 167 и сл.). Она доступна тому, что лежит за пределами привычного опыта, – непосредственной спонтанности. Было бы иллюзией думать, что наука могла бы обойтись без такого уровня толкования, даже рискуя ошибиться. Самое трезвое научное предвидение является, собственно, мифотворчеством. Использованное здесь Налимовым слово «миф» ни в коем случае не носит уничижительного характера, а подразумевает что-то похожее на знаменитое высказывание Эйнштейна: «Только теория определяет, что мы можем наблюдать».

Правда, теория может быть ошибочной. В качестве примера Налимов указывает на научные работы знаменитых людей, «доказывавших» – через несколько лет после первого полета братъев Райт, – что аппараты тяжелее воздуха в принципе не могут летать [там же, с. 169].

В налимовском вероятностном видении бессознательное и сознание в сущности четко не разделяются. Бессознательное, в том смысле, в каком он использует это слово в книге Realms of the Unconscious, – это синоним воображения (с. 115), той всегда непредсказуемой творческой силы, которая «из ничего» питает наши самые важные мысли. В своем видении бессознательного Налимов чувствует себя гораздо ближе Юнгу, чем Фрейду, которого упрекает в чрезмерном детерминизме, редукционизме.

Вернемся к опыту медитации. На этом пути во внутренний мир медитирующий постоянно разрушает и восстанавливает то, что по существу его конституирует. Говоря языком Налимова: на основе пережитого человек непрерывно преобразует вероятностное распределение смыслов.

Особенно сильное впечатление на меня произвела его «встреча» с Мейстером Экхартом. Процитирую несколько строк [Nalimov, 1982]:

Силы души, посредством которых она действует, вытекают из основы души. В самой основе – одно глубокое молчание, чистый мир, обитель небесного рождения, место, в котором изрекается Слово Божье. И природа этой основы души такова, что не чувствует она ничего иного, кроме божественного Бытия, непредсказуемого. Сюда вступает Бог, целиком, со всем, что имеет, не сохраняя ничего для Себя (c. 115).

Комментируя этот текст, Налимов отмечает, что в кратких словах Экхарта о тишине души уже все сказано о медитации, но, продолжает он [1995],

…все время хочется искать новый язык и говорить на нем. Удивительно, но выраженное прежде, другим языком, становится понятным только тогда, когда оно оказывается независимым образом пересказанным по-иному. Здесь происходит соприкосновение двух разных сознаний, разнесенных во времени на много столетий (с. 155).

Мне думается, что это хорошее описание части задачи, состоящей в том, чтобы возродить единое сознания.

Всеобъемлющее сознание

В заключение приведу несколько мыслей из доклада Самоорганизация как творческий процесс (Selforganization as a Creative Process)[Nalimov, 1994][11], который я слышал в Кайзерслаутерне и который содержит хорошее резюме некоторых важнейших идей В.В. Налимова.

Всякий серьезный текст является феноменом максимальной сложности (Колмогоров). Его нельзя (алгоритмически) записать короче, чем он есть. Текст задается плотностью вероятности p(µ). Понимание текста всегда личностно и описывается силлогизмом Бейеса. Спонтанность понимания свидетельствует о том, что в сознании происходит процесс самоорганизации.

Эго человека – это особый, живой текст, как и биологические системы. Живой мир рассматривается как вероятностно-теоретическая распаковка континуума биологических смыслов. В процессе эволюции синхронно изменяется все поле признаков. Это обсуждается в книге [Nalimov, 1985]. Естественную селекцию нельзя себе представить без заранее заданной системы критериев оптимальности.

Самоорганизация задается отбором системы числовых значений. Спонтанно происходящий отбор можно рассматривать как творческий процесс, поскольку он действует как механизм создания Универсума на всех уровнях его существования. В рамках вероятностной модели может быть понят и спонтанный отбор фундаментальных констант физики. «Классические представления Канта о природе Чистого Разума могут быть дополнены: числом, являющимся (так же, как время и пространство) априори данной формой созерцания чувственного опыта; а к двенадцати категориям возможности априорных синтетических суждений нужно добавить стохастичность или, даже шире – спонтанность» [Налимов, 1993, с. 109–110].

Таким образом, Налимов подводит нас к восприятию квазисознания в космосе, и мы понимаем при этом старую идею духа как основы Универсума. Это близко к старому греческому представлению о нашей планете как живом организме – богине Гее. Налимов разделяет убеждение, высказанное физиком Дж.А. Уилером в книге об Антропном принципе (цит. по [Налимов, 2002]):

Нет! Философ прошлого был прав! Смысл важен, он централен. Не только человек адаптирован ко Вселенной. Сама Вселенная адаптирована к человеку (с. 231).

Это и есть наивысшая и наиболее очевидное проявление самоорганизации.

Такое резюме очерчивает границу, по ту сторону которой мы встречаемся с предельной реальностью. Здесь Тайна.

Литература

Налимов В.В. 1993. В поисках иных смыслов. М.: Прогресс-Традиция, 261 с.
Налимов В.В. 2000. Разбрасываю мысли. В пути и на перепутье. М.: Прогресс-Традиция, 344 с.
Налимов В.В. 2002. Искушение Святой Руси. Томск–Москва: Водолей Publishers, 278 с.
Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. 1995. Реальность нереального: вероятностная модель бессознательного. М.: Мир идей, 432 с.
Nalimov V.V. 1975. Theorie des Experiments. Berlin: VEB Deutscher Landwirtschaftsverlag.
Nalimov V.V. 1981. Faces of Science. Philadelphia: ISI Press.
Nalimov V.V. 1981. In the labyrinths of language: A Mathematician's Journey. Philadelphia: ISI Press
Nalimov V.V. 1982. Realms of the Unconscious: The Enchanted Frontier. Philadelphia: ISI Press
Nalimov V.V. 1985. Space, Time and Life.The Probabilistic Pathways of Evolution. Philadelphia: ISI Press.
Nalimov V.V. 1992. Spontaneity of Consciousness. In: Nature, Cognition and Systems II. CarvalloM.E. (ed.). Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, p. 313–324.
Nalimov V.V. 1994. Self-Organization as a Creative Process. Philosophical Aspects. In: Self-Organization. An Interdisciplinary Search for a Unifying Principle.Mishra R.K., Maaß D., Zwierlein E. (eds.). Berlin etc.: Springer Verlag, S.270–279.
Nalimov V.V. 2001. Philosophy of Number: How metrical hermeneutics is possible. (Transl. J. Drogflina-Nalimov). In: Scientometrics. V.V. Nalimov Memorial issue, v. 52, № 2, p. 185–192.
Nalimov V.V., Mulchenko Z.M. 1971. Measurement of science. Study of the development of science as an information process. Washington, DC.: Translation Division, Foreign Technology Division, United States Air Force Systems Command, 13 October, 196 p. (микропленка).

Дополнительная литература

Barrow, J.D., Tipler, E.J. 1986. The Anthropic Cosmological Principle.Oxford: Clarendon Press.
Bonitz M. (ed.) 2001. About the Nalimov memorial issue of the journal Scientometrics. In: Scientometrics. V.V. Nalimov Memorial Issue, v. 52, № 2, p. 107–109.
Bruslovsky B.Y.A. 1978. Partial and system forecasting in scientometrics. Technol. Forecast. Soc. Change, v. 12, p. 193–200.
Heisenberg W. 1973. Der Teil und das Ganze. München: dtv.
Kolmogorov A.N. 1933. Grundbegriffe der Wahrscheinlichkeitsrechnung. Berlin: Springer Verlag.
Nalimov-Drogalina Zh. 1990. Nalimov`s conception of human nature. ReVision. The Journal of Consciousness and Change, v. 12, № 3, p. 19–29.
Thompson, A. 1993. Vasily Vasilyevich Nalimov: Russian Visionary. Journal of Humanistic Psychology v. 33, № 3, p. 82–98.
Nalimov V.V. 2001. Facing the Mystery: A Philosophical Approach. In: Scientometrics. V.V. Nalimov Memorial Issue, v. 52, № 2, p. 179–184.
– 1974. Aufrichtige Erzählungen eines russischen Pilgers. Die vollständige Ausgabe. Freiburg, Basel, Wien: Herder (1989.Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. Париж: YMCA-Press, p. 334).

Это – окончание доклада, если взять цитаты из ВВ, а не текст Вайцзеккера

Всеобъемлющее сознание

В заключение приведу несколько цитат из доклада Самоорганизация как творческий процесс (Selforganization as a Creative Proces)[Nalimov, 1994], который я слышал в Кайзерслаутерне и который содержит хорошее резюме некоторых важнейших идей В.В. Налимова (цит. по [1993])[12]:

Всякий серьезный текст является феноменом максимальной сложности. Он не может быть алгоритмически записан короче, чем он есть. В нашей модели… текст задается плотностью вероятности p(µ), при предположении, что на числовой оси µ изначально упорядочены все возможные элементарные смыслы. Понимание текста всегда личностно. Оно задается силлогизмом Бейеса... Спонтанность понимания текста свидетельствует о том, что внутри сознания происходит процесс самоорганизации. Сознание – это наиболее знакомая нам самоорганизующаяся система.

…Эго личности есть текст p(µ)…это живой текст, способный к самопрочтению – реинтерпретации в новой ситуации опять-таки в результате спонтанного появления фильтра p(y/µ) (с. 104).

Спонтанно произошедший отбор фундаментальных констант физики задается такой же моделью… Таким образом, в наших моделях самоорганизация задается отбором системы числовых значений. Спонтанно происходящий отбор естественно считать творческим процессом, поскольку он является механизмом создания Универсума на всех уровнях его существования (с. 104–105).

Таким образом, Налимов подводит нас к восприятию квазисознания в космосе, и мы понимаем при этом старую идею духа как основы Универсума. Это близко к старому греческому представлению о нашей планете как живом организме – богине Гее. Налимов разделяет убеждение, высказанное физиком Дж.А. Уилером в книге об Антропном принципе [цит. по Налимов, 2002]:

Нет! Философ прошлого был прав! Смысл важен, он централен. Не только человек адаптирован ко Вселенной. Сама Вселенная адаптирована к человеку (с. 231).

Это и есть наивысшая и наиболее очевидное проявление самоорганизации.

Такое резюме очерчивает границу, по ту сторону которой мы встречаемся с предельной реальностью. Здесь Тайна.