Глава 15 из книги "Я ДРУГ СВОБОД... В.В.Налимов: вехи творчества"
том II [1]
Доктор философских наук, профессор кафедры истории философии
факультета философии и культурологии РГУ
Елена Всеволодна Золотухина-Аболина
Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь, –
На самом деле то, что именуют мной, –
Не я один. Нас много. Я – живой.
Николай Заболоцкий
Василий Васильевич Налимов – необычный автор. На фоне множества философских публикаций, нередко представляющих собой слитную труднорасчленимую массу, его работы всегда выделялись «лица необщим выраженьем». Да, порой они могут шокировать, пугать математикой, представляться странными и даже скандальными – смотря кто и с каких позиций их читает, – но во все времена книги Налимова были непререкаемым свидетельством яркости и оригинальности его личности. Василий Васильевич создал целый философский мир, свой интеллектуальный универсум, богатый образами, размышлениями, идеями. Быть может, этот философский универсум особенно интересен оттого, что, предлагая собственное видение действительности, автор ни на минуту не останавливается на достигнутом, не замораживает свои взгляды в качестве «истины в последней инстанции», а, напротив, постоянно задается все новыми и новыми вопросами (вопросы, как он убежден, сами по себе вносят новизну в наше мышление). Он неизменно повторяет в своих книгах, что вопросов у него больше, чем ответов, и это будит мысль читателя, заставляет пускаться вслед за ним в увлекательное мыслительное путешествие в поисках нового, вероятностного понимания реальности. В.В. Налимов с полным правом стоит в одном ряду с такими выдающимися представителями отечественной философской мысли, как М.М. Бахтин, А.Ф. Лосев, Ю.М. Лотман, Л.Н. Гумилев.
В.В. Налимов – ученый энциклопедических знаний – явление чрезвычайно редкое в современной официальной науке, где анализ и узость проблематики приветствуются куда больше, чем синтез и интегративное схватывание проблем. Однако работы Налимова показывают, что времена энциклопедистов не прошли и в наше время тоже можно быть в равной степени сведущим в математике и философии, физике и эзотерике, в психологии и языкознании, сочетать естественнонаучные эксперименты с медитативным экспериментированием в рамках внутреннего мира. Налимов – синтетик по складу ума, он стремится свести воедино и объединить математику, философию и эзотерику, найти точки их соприкосновения и взаимного прорастания. Это находит свое проявление прежде всего в применении им бейесовской вероятностной математики, в формулах, при помощи которых он не вычисляет, но наглядно демонстрирует главную особенность вероятностно понятого мира и прежде всего сознания – спонтанное (беспричинное, самопроизвольное) изменение смыслов при изменении ситуации. Всякое изменение рождает новый смысловой паттерн, содержание которого оказывается заранее не предсказуемо.
Стоит подчеркнуть, что Василий Васильевич вполне отдает себе отчет в том, что многие люди не воспринимают математику как форму выражения идей, но эта область близка ему – он математик и физик по образованию, он убежден, что Мироздание дано нам через время, пространство и число и потому его свойства могут быть выражены математически. «Математикой я пользуюсь как Наблюдатель, – пишет он. – Так мне удобно мыслить. Иначе я не умею. Пространство, время, число и логика – это прерогатива наблюдателя» [Налимов, 2000, с. 28].
Однако блестящий парадокс состоит в том, что сами математические формулы и графики выступают в творчестве Налимова как метафоры, а не как жесткие логические образования. Одной из своих важных идей он считает «представление о том, что возможен качественный подход к теоретико-вероятностному описанию семантических явлений. (В широком контексте можно говорить об аксиоме, утверждающей, что возможно только глубоко метафорическое использование математики при моделировании семантического мира)» [Налимов, Дрогалина, 1995, с. 381].
Синтез естественных и гуманитарных наук в работах В.В. Налимова также находит свое выражение в идее сверхъединой теории поля, которая объединила бы существующие ныне представления о физических и семантических полях. Налимов говорит о существовании морфогенетического континуума, о том, что можно геометризировать наше представление о сознании и это даст возможность видеть мир как единство, как целостность. Это значит, что разрыв между материей и сознанием, по сей день царящий в умах многих ученых и философов, будет преодолен. Материя и сознание обнаружат себя как две стороны одной медали, как поистине диалектическое единство, которое нельзя механически разъять на полярные противоположности.
Примечательно то, что стремление к интеграции казалось бы совершенно разнородных вещей проявляется даже в стиле, которым выражены идеи Василия Васильевича. В его ярких, талантливых, всегда написанных от первого лица текстах соединяются строгость математика, строящего свою аксиоматику, и эссеистичность гуманитария, писателя, поэта. Отсюда же, из четко выраженного тяготения к интегральности происходит и обращение к позиции многих и многих авторов, на взгляды которых Налимов опирается в своих размышлениях. Это авторы, пишущие на разных языках и зачастую не переведенные на русский, но Василий Васильевич, владеющий тремя иностранными языками, способен вести диалог и с американцами, и с европейцами. Каждый автор представлен отчетливо и ясно, его позиция изложена и подтверждена его собственными словами, и из многих голосов, как современных, так и звучащих из прошлого, складывается единый хор, упрочивающий и подтверждающий точку зрения Налимова-исследователя, Налимова-интерпретатора. Именно Василию Васильевичу помимо прочих его заслуг, мы должны быть признательны за знакомство с идеями Станислава Грофа и Кена Уилбера в те времена, когда в нашей стране их еще никто не знал.
Однако откуда взялся столь горячий интерес Налимова к широко освещаемым им мистическим учениям прошлого и к современной трансперсональной психологии?
Понять ход размышлений Василия Васильевича очень трудно, если оставить в стороне истоки его взглядов – эзотерическое учение мистического анархизма, основой которого был эллинистический гностицизм. Налимов много лет тесно общался с мистическими анархистами А.А. Карелиным, А.А. Солоновичем и А.О. Солонович, вокруг которых собирался кружок единомышленников и последователей. Он слушал лекции в Кропоткинском музее, читал рукописи своих духовных наставников, проводил время в практике медитации. Именно в связи с причастностью к кружку мистического анархизма Налимов и был потом репрессирован, и проявил себя на допросах как истинный стоик, ни в чем не подведя своих товарищей. Агнии Онисимовне Солонович посвящена автобиографическая книга Налимова «Канатоходец».
Так вот, все последующее творчество Василия Васильевича, его научная, экспериментальная, интегративная интеллектуальная деятельность вдохновлялись теми идеями, которые были восприняты им в юности. Он был убежден в духовных основах мирозданья, считал реинкарнацию реальностью, высоко ценил апофатическое знание Бога и высказывал уверенность, что мы пришли на землю для обучения Любви. Вот почему, возможно, его нередко не могли принять официальные советские философы, боящиеся на шаг отступить от вызубренного ими упрощенного марксизма. Он просто был для них чужим, и даже если не говорил в своих ранних книгах непосредственно о реинкарнации и Боге, все равно оставался непонятным в силу своеобычности и нетривиальности своих мыслительных ходов. Даже сейчас, я уверена, для многих философов-профессионалов, убежденных материалистов и сциентистов, Налимов – какая-то экзотическая птица, невесть откуда влетевшая в скучноватый храм официальной философии. Зато тот, кто разделяет основные предпосылки налимовской мысли – а сейчас об эзотеризме можно открыто говорить вслух, – способен в полной мере оценить мощь и отвагу его замысла, прекрасно выраженного такими словами: «На современном языке я пытаюсь еще раз и опять по-новому излагать издревле данное нам Учение, соприкасающееся с Запредельным. Думается, что мы все время реинтерпретируем некую глубинную Мысль, невыразимую до конца. Интерпретируем в соответствии с современным состоянием культуры. В соответствии с запросами времени» [Налимов, 1994, с. 365].
Важно то, что Налимов – не догматический адепт воспринятого им учения и не его некритический пропагандист. Сам он пишет о себе: «Я не проповедую. Моя мысль свободна. Я преклоняюсь только перед свободой. Не принимаю насилия и власти. Боюсь больше всего глупости, судьбинно довлеющей над нами. Нам нужна сейчас мысль вольная, разномысленная, свободная от глупости» [Налимов 2000, с. 10]. Для него важнее всего заинтересованный диалог философов, творческая атмосфера, возможность полета воображения, создающего разнообразие точек зрения. И еще важна реализация Делания.
Тема Делания (именно так, с большой буквы) постоянно воспроизводится в произведениях Налимова. Делание – это активность человеческой свободной воли, важнейшее проявление личности, это умение изменять положение вещей, создавая новые ситуации, порождая новое понимание старых истин. Делание не прекращается никогда, оно продолжается и после гибели физического тела – в новых планах бытия. Делание – лейтмотив работ В.В. Налимова.
Обратимся же непосредственно к идеям Василия Васильевича Налимова, к вероятностному видению единой Вселенной. Поскольку в одной статье невозможно осветить все ракурсы его философских взглядов, остановимся на основных положениях трех книг: «Реальность нереального» (книга написана совместно с Ж.А. Дрогалиной), «Спонтанность сознания» и «Искушение Святой Руси». Мы рассмотрим их в той последовательности, в которой они возникали под пером автора.
Книга «Реальность нереального» (1982 г. – англоязычная, 1995 г. – русская версия) как и другие работы Налимова, обладает четкой логической структурой и последовательностью изложения. В первой части описывается язык вероятностного видения мира, предполагающий рассмотрение универсума как совокупности текстов. Во второй – проблема времени в его вероятностном понимании. Третья часть посвящена Ничто и его соотнесенностью с вероятностным видением. В четвертой рассказано об экспериментах, которые проводил автор для подтверждения своей концепции вероятностного мировосприятия. Пятая глава содержит аргументы в пользу представления о единстве мира.
Итак, первой методологической установкой Василия Васильевича является вероятностное видение мира, которое он противопоставляет жестко-детерминистической картине действительности. Вероятностный подход не нацелен на поиск причин поведения исследуемых объектов, он описывает лишь их поведение, спонтанно развертывающееся перед наблюдателем. Поэтому вероятностное описание не может иметь той точности, которой обладают традиционная логика и математика. Вероятность – суть мира, поэтому мир может быть описан, прежде всего, метафорически.
Вторая методологическая установка – представление о космической природе сознания. Сознание помимо человека существует как некий семантический континуум (континуум смыслов), но смыслы в нем до соприкосновения с людьми не распакованы. Это вечная и бесконечная смысловая потенциальность, таящая в себе все мыслимые и немыслимые богатства содержания. Это еще не раскрытый источник бесконечного множества текстов, которые и составляют проявленный мир.
Третье важнейшее теоретическое положение говорит о том, что личность тоже есть текст, через который происходит распаковка семантического континуума. Личность возникает из совокупности смыслов, которые она актуализирует, становясь неким «фильтром», пропускающим одни смыслы и отторгающим другие. Изменение фильтра влечет за собой смысловую перестройку и изменение личности. Особенности личности могут быть, с точки зрения Налимова, выражены через вероятностную функцию распределения. Так, график вероятностей будет совершенно различным у одномерного фанатика и у человека, обладающего гибкостью ума и широкими взглядами. Новые фильтры и перестройка полученных в прошлом смыслов возникают в результате новых жизненных ситуаций, но возможны и спонтанные смысловые перемены.
Однако посмотрим пристальней, что же имеется в виду под «языком вероятностного видения мира». Язык, который отказывается от однозначного сопоставления идей и вещей. Не жесткая логика с ее однозначностью должна царить в нашем миропонимании, а метафоричность, размытость. Каждому слову сопоставлена не отдельная фиксированная точка, а некое пятно смыслов. Поэтому значение слова способно флуктуировать, меняться, хотя слово внешне остается тем же. Мир обладает характеристиками вероятностности, неточности, случайности, и наш исследовательский язык должен считаться с этим, соответствовать этому. Ничего не поделаешь, ибо сама онтология вероятностна. В.В. Налимов показывает на примерах, что биологическая эволюция – это процесс перераспределения вероятностей. Он говорит также, что культура тоже эволюционирует, подчиняясь тем же вероятностным принципам. Это мультипликативный процесс: старое и новое взаимно накладываются друг на друга и взаимовлияют. Поскольку для Налимова все в мире – текст, то развитие культуры всегда представляет собой фильтрацию старого текста через новые представления. В.В. Налимов постоянно подчеркивает, что применение им формул для выражения ситуации смысловой фильтрации имеет метафорический характер, так как семантика, с которой мы имеем дело в мышлении, неметризуема, математически не выразима.
Но что же такое время? Время – это синоним проявленного универсума, грамматика мирового текста, организующее начало. Это также реализация процесса Делания, оно тесно связано с нашей активностью. Прошлое и будущее существуют в настоящем в своей непроявленности, выражаясь через Делание, осуществляемое Свободной волей. Исследования показывают, что скорость течения психологического времени зависит от преобразования шкалы Делания. Сама категория времени, согласно Налимову, возникает из необходимости преодолеть барьер между континуальностью мира и дискретностью языка. Представления о начале и конце возникает из неполного видения происходящего. На самом же деле смерти, полного конца человеческой личности нет. Делание продолжается в психических планах, что подтверждается опытом клинической смерти. Другой вопрос, что опыт жизни вне физического эмпирического Делания нами утрачен. Мы все пытаемся мерить физическим временем (кратким мгновением, «временем выкуривания одной сигареты»), которое не может служить мерой, согласующей разные времена.
Но есть ли нечто, не расчлененное временем? Есть. Это Небытие. Небытие сопутствует Бытию, но оно дано нам намеком, без грамматики. Человек же сопричастен и Бытию, и Небытию, всему существующему и несуществующему.
Небытие – предельная реальность мира. О нем писали гностики, говорили даосы, великие мистики Плотин и Мейстер Экхарт в своем опыте запредельного прикасались к Ничто. Об этой вселенской непроявленности-потенциальности мы можем прочитать и у П. Тиллиха. Семантический вакуум, по Налимову, – аналог вакуума физического. Личность в дискретности своего индивидуального состояния выступает как селективное, вероятностно заданное проявление семантического поля. Соприкосновение человека с Ничто вызывает замедление собственного времени, выводит за пределы Делания. Такую трансформацию совершает с нами медитация (хотя она сама является естественным актом умственного Делания) и любовь. Для выхода за пределы логически структурированного сознания также необходимо прекращение внутреннего диалога. Вообще, согласно позиции В.В. Налимова, Любовь, Свобода, Знание и Молчание – это синонимы, значения этих слов плавно переходят друг в друга. Только наше дискретное сознание заставляет видеть их разделенными.
Василий Васильевич описывает многообразие форм медитативной практики, как существующей в истории культуры, так и реализованной под его руководством и с его собственным участием. Он рассматривает медитацию как эксперимент с внутренним миром, помогающий понять природу воображения, которое для Налимова является бессознательным. При всем разнообразии культурных условий и конкретных форм медитации, она, по мнению Налимова, дает нам инвариант впечатлений и типичную символику, характерную для этого вида опыта.
Медитация расширяет границы сознания, которое имеет космическую протяженность, связывает нас с семантической вселенной. Она дает нам возможность узнать себя в многообразии – кармическом и человеческом, – помогает размыть ту «иглоподобную функцию распределения», которой нередко характеризуется современный человек, замкнутый в коконе своей одномерной индивидуальности. Разумеется, такой холистический подход, является несомненным вызовом современной науке, и Налимов прекрасно осознает это.
В поле внимания В.В. Налимова попадают медитация в восточном христианстве, медитация в средневековой Европе, сон как состояние, близкое к медитативному, творческая научная деятельность в качестве неосознанной медитации, опыт медитативной герменевтики (медитация при восприятии произведений искусства – картин, стихов, музыки) и др.
Описание медитативных практик сопровождается на страницах книги постоянной теоретической рефлексией, все темы которой трудно воспроизвести в короткой статье. Назовем лишь важнейшие.
1. Знание рассматривается В.В. Налимовым как переживание. Он говорит о том, что коммуникация на семиотическом, знаковом уровне ничего не сообщает нам о семантике – о самих смыслах, существующих в сознании партнера по диалогу. Мы можем в полной мере понять другого, если сами пережили то содержание, что скрывается за знаками. Характер переживания вообще очень трудно передать другому – это делается только намеком. Налимов согласен с экзистенциалистами: чтобы получить знание, надо просто «быть в Мире».
2. С вероятностной точки зрения нельзя провести четкую границу между человеком здоровым и душевнобольным (здесь Налимов солидарен с Р. Лэнгом). У душевнобольных проявляется в яркой форме та часть сознания, которая у других людей скрыта. Наука не имеет эффективного критерия для отличения бреда от собственно научных построений (появление в науке «безумных гипотез»).
3. В нашей жизни, устроенной вероятностным образом, реальное переплетается с нереальным. В парадигме культуры многие моменты существуют до поры до времени с такими «малыми весами», что как будто и вовсе не существуют. Они – нереальны. Реальное и нереальное – проблема «удельного веса» явления в культуре, его статуса, а не бытийности как таковой. Комментируя это положение Налимова, можно привести хороший пример: в 40–70-е годы ХХ века эзотерика как будто и вовсе не существовала в нашей стране, она была изгнана, загнана под спуд, ее адепты были расстреляны или прошли через лагеря, казалось, ей никогда не будет места в России. Слово «медитация» можно было найти только в переводах Гессе. Но в тайных группах, в переписанных от руки текстах она продолжала жить. В первые годы перестройки на прилавки внезапно высыпались сотни и сотни книг, затрагивающих эзотерическую проблематику. Она «вышла из небытия», вновь стала одной из реалий культуры.
4. Основной предпосылкой всех своих размышлений В.В. Налимов называет идею целостности мира. Он говорит о том, что жесткая фиксация «я», негибкость – очень тяжелое состояние. Поистине раскрыться человек может только через сопричастность, через видение мира как множества дополняющих друг друга начал. Эти идеи более обстоятельно развиты в книге «Спонтанность сознания».
Эта книга впервые вышла в свет в 1989 году. Она, в отличие от других трудов В.В. Налимова, не переводилась на английский язык, так как показалась американскому издателю слишком «широкой» по охвату затрагиваемых проблем, слишком масштабной для «узкоколейных» серий, посвященных отдельным дисциплинам. И она, действительно, многоохватна и синтетична. К счастью, русскоязычные читатели приняли ее с большим вниманием и энтузиазмом, она и сейчас является предметом немалого интереса подрастающих поколений, желающих мыслить о жизни и мире.
«Спонтанность сознания» является опытом применения вероятностно ориентированной философии к пониманию природы человеческой личности. Она открывается большой главой, название которой говорит само за себя: Панорама философской мысли, на фоне которой будет раскрываться архитектоника личности. Здесь рассматривается проблема идентификации человека у многих авторов, начиная с древних времен до философов и ученых ХХ века. В заключительном параграфе автор пишет: «Перед нами паттерн: узор на гигантском ковре, сотканном за тысячелетия человеческой мыслью. Узор многообразен, многокрасочен, хотя местами на нем остались непроявившиеся участки. Спокойно скользит по нему взор. И как бы разнообразны ни были участки узора, мы улавливаем в них все один и тот же порыв – осознать запредельное» [Налимов, 1989, с. 99]. Именно этот сюжет становится центральным в исследовании – тема соотношения личности с беспредельностью и запредельностью семантической вселенной.
Человеческое Я, согласно Налимову, включает в себя два начала – дискретное и континуальное. Как дискретное существо человек «капсулизирован» в границах своего тела, он сознает себя как отдельную единичность, однако капсулизация эфемерна, ее разрушает сон, гипноз, экстаз карнавальности и т. д. Именно тогда мы соприкасаемся с другим своим началом – континуальностью, которая вневременна и тотальна. Человек, находящийся в бодрствующем состоянии на уровне Аристотелевой логики, нередко не осознает, что он – лишь щепка в океане континуальности.
Под логическим Аристотелевым уровнем есть уровень предмышления, описываемый вероятностной бейесовской логикой, затем – подвалы сознания, наполненные образами, ниже – телесность, поддерживающая сознание. Как бы «над» нашим обычным мышлением (если пользоваться пространственными образами) существуют «подвалы космического сознания» – то самое «коллективное бессознательное», наполненное юнговскими архетипами. Еще «выше», на метауровне, простирается космическое сознание – целостность всех возможных смыслов, источник творчества. Если обратиться к этой системе, оказывается, что создать нечто новое означает понять то, что уже существует в космическом сознании (распаковать наличные смыслы). Понимание же в этом случае становится «перепониманием», пониманием заново уже наличных смыслов.
Континуальность как фундаментальная черта личности позволяет нам изменяться во времени, генерировать нетривиальные фильтры – творчески переосмысливать окружающий мир и свой опыт. Личность – текст, способный к самоинтерпретации, микродемиург. Личность – не только капсулизированное Эго, но «Метаэго» – творческая изменчивость. При этом Налимов подчеркивает, что смысл, творчество и трагизм тесно связаны между собой. Лишь отказавшись от смыслов, от избирательной фильтрации (а значит, от своего конечного Я), мы можем обрести великий покой.
Связь дискретного Я с континуальностью Налимов показывает через понятия «многомерности личности» и «гиперличности».
Многомерность личности – существование в нашем сознании «второго Я», без которого невозможен внутренний диалог, а также обнаружение «субличностей» – нескольких Я, не совпадающих друг с другом по мироотношению (так герои художественного произведения представляют собой субличности автора). Многомерность – не болезнь, с ее осознанием связано расширение личностной семантики. В патологических случаях многомерность переходит в расщепление личности.
Гиперличность – межличностная структура, слияние двух Я в одно. Это происходит под влиянием сильного чувства любви, в гипнозе, при тантрических и других духовных практиках. Гиперличность стихийно создается в возбужденной толпе, когда собственные ответственные Я теряются и рождается стихийно действующий неконтролируемый монстр.
Однако, что же есть личность? – ставит вопрос В.В. Налимов. Это – не предметность, а способность к открытости запредельному, к самообогащению, к многомерности. Важнейшая черта личности – умение быть иллюзорной, как всякий текст, поддающийся множеству интерпретаций, а личность – это еще и текст, изменяющий сам себя. Иллюзорность личности – в ее спонтанности, в ее открытости вселенской потенциальности. Проявлением спонтанности личности выступает перестройка смыслов.
Спонтанность, подчеркивает Налимов, – одна из самых сложных философских категорий, так как она всегда забегает вперед, является трансличностным началом, связывающим личное со вселенским. В то же время мы чувствуем спонтанность внутри нас.
Кроме понятия спонтанности очень важно понятие трансценденции. Трансценденция – выход личности за пределы жесткой смысловой капсулизации, путь поиска связи со вселенским началом. Это путь преодоления жесткой культурной парадигмы, не способной вместить разные личности. Налимов перечисляет несколько путей трансценденции. Вот некоторые из них: развитие воображения, медитация, создание гиперличности, реинкарнация (создание надвременной гиперличности). Трансценденция, пишет Налимов, это не только обращение к смыслам, но и восстание против них. Это путь в нирвану (самадхи), это путь угасания привязанностей, полное освобождение от смысловой капсулизации, достижение запредельного состояния «нераспакованного семантического континуума». Это интеграция без предпочтений.
Впрочем, в понимании самого автора трансценденция – это все-таки не преодоление смыслов, а борьба за обретение способности к их обновлению, за открытость себе, другим и миру (нетерпимость – удел одномерной личности, личности малой размерности). Трансценденция – это прикосновение к космическому началу жизни, раскрепощение своего Метаэго.
Почти в конце книги Василий Васильевич обращается к теме достоинства. Эта тема красной нитью проходит через его жизнь и судьбу – судьбу человека, прошедшего тяжелейшие испытания и сохранившего до глубокой старости огромный интерес к миру и к человеческой душе. Ведя поиск смыслов, действуя, человек должен сохранять достоинство и стремиться избегать зла – насилия и власти, так как они ведут к стагнации, закрывают спонтанность. Но в чем состоит достоинство? «…Оставаться самим собой, слышать свой собственный голос – вот чего требует от нас жизнь, – пишет В.В.Налимов, – …можем ли мы не стремиться к тому, чтобы сохранять Достоинство в перипетиях жизни, если нам, людям, дана возможность соприкасаться с Тайной Мироздания» [Налимов, 1989, с. 252]. Именно встреча с Тайной – оплодотворяющее начало в развитии человечества. Эзотерика, наука, техника – все происходит отсюда. У слова Тайна, говорит Налимов, много имен: Бог, Истина, Созерцание, Воображение и, наконец, – Спонтанность. Тайна является истоком и нашего романтизма, и нашей морали, и в этом, по Налимову, – современный ответ на основной вопрос философии жизни.
Третья рассматриваемая нами книга вышла в 2002 году и включает две крупные работы Василия Васильевича, написанные в очерково-эссеистическом ключе: «Искушение Святой Руси» (первая публикация) и «На грани третьего тысячелетия» (1994 г.). Рукописи этих книг были подготовлены к изданию и изданы Жанной Александровной Дрогалиной – женой и духовной соратницей В.В. Налимова. Оба текста содержат множество интересных сюжетов: анализ судеб православия, критику марксизма, пришедшего на российскую почву, анализ современного западного мира, рассмотрение онтологического статуса «классов», размышления над уже упомянутой нами темой достоинства и др. Попытаемся выделить главные идеи, основную нить размышлений автора.
В работе «Искушение Святой Руси», созданной в 1970–1980-е годы, речь идет о судьбах России, представленных с точки зрения «кармической теории нашей культуры». В.В. Налимов считает, что, исследуя русскую историю, надо идти не по дихотомическому пути, резко противопоставляющему и разрывающему «первичное» и «вторичное» в жизни общества, а рассматривать поле национального самосознания как целостность, органично включающую в себя все наследие прошлого. Собственно, в этом смысле речь идет о «кармичности»: наше прошлое с нами, оно во многом определяет наш сегодняшний день. Над Россией, говорит Налимов, был поставлен социальный эксперимент. Не сама революция была экспериментом, а то, что произошло после нее. Революция, полагает Налимов, – естественный стихийный процесс, отбрасывающий все устаревшее и распадное, поэтому на нее нельзя нападать. Но она практически сразу оказалась скована лишь одним направлением русского марксизма, которое объявляло себя собственно научным и призывало к строительству коммунизма – к концентрации всех помыслов на будущем.
«Жертвенное служение этому будущему, – пишет В.В. Налимов, – любовь к тому Дальнему, который будет жить в этом будущем, породило неудержимую волю к Власти. И Власть была захвачена носителями „истинного знания“» [Налимов, 2002, с. 20].
Но народ оказался не готов к переменам. Он еще жил сознанием своего прошлого, не мог отрешиться от традиций. В результате Власть, желая ускорить возникновение нового общества, взялась истреблять не только тех, кто активно ей сопротивлялся, но и тех, кто мыслил иначе, был носителем прошлого в своем сознании. Власть была диктатурой, она спешила, и вскоре появились лагеря, куда попадали инакомыслящие. Так Власть спасала свою Идею, охраняла незнание. Однако Дальнему (новым поколениям) это оказалось не нужно, и когда эти поколения пришли в жизнь, они стали ориентироваться на те самые буржуазные ценности, которым противостояли коммунисты.
В.В. Налимов показывает, что восхождение большевиков к вершинам власти в нашей стране не случайно. Архетип великого, мудрого святого вседержителя свойственен нашему народу, вот почему тот же Сталин оделся в мундир генералиссимуса. В России всегда так было. И русское самодержавие, и отечественная церковь эксплуатировали этот архетип. Налимов освещает историю противостояния Нила Сорского и Иосифа Волоцкого, в результате которого Волоцкий победил, а с ним и властное, иерархическое, обрядовое православие, исключающее и свободу, и равенство. Но власть не совместима с духом! Русское православие не выдержало искушения властью. Впоследствии «осифлянский коммунизм» сменил «осифлянское православие». Люди и здесь и там – только пешки, которые переставляет Власть. И это, говорит Налимов, рокот неумолимой судьбы. Лишь юродство остается формой протеста – как в царские, так и в советские времена (интеллигенты, которые идут в дворники).
В результате русский народ потерял свою энергетику. «Удивительна диалектика событий, – пишет Василий Васильевич, – Власть воплощает Идею в социальную структуру, и чем больше укрепляется эта структура, тем слабее становится погруженный в нее народ. Кто знает, что может из всего этого произойти?» [Налимов 2002, с. 61]. И сам он не отвечает окончательно на заданный вопрос. Но он делает предсказание, которое скоро сбылось. Налимов пишет о том, что, если коммунизм, ослабевший и подорвавший себя, будет стерт с лица земли, Америка останется абсолютным повелителем мира. Но, лишившись противника, сама начнет слабеть. Уже сегодня мы видим и мессианские амбиции оставшейся без «советского противовеса» Америки, и ее новые проблемы…
В книге «На грани третьего тысячелетия» Налимов стремится осмыслить главные проблемы, стоящие сегодня перед человечеством. Центральный вопрос, который волнует его, – «в чем смысл истории»? Мы не знаем, в каком направлении эволюционирует культура. К чему все злодеяния и все страдания, через которые проходит человечество? Быть может, этим проверяется возможность осуществления греко-христианских идей? И Василий Васильевич дает свой ответ на поставленный вопрос: смысл истории в том, что это – космический эксперимент, который нужен для раскрытия мироздания. И здесь проверяется наша ответственность за собственную судьбу, за то, что мы в большинстве так и не стали христианами по своему сознанию и поведению. Мы – момент раскрытия смысла Вселенной, ее потенциальности.
Культура наших дней – на изломе. У кризиса, охватившего человечество, есть ряд проявлений. Дряхлость культуры выражается в разгуле насилия, нравственном упадке, сужении горизонта знания до специализаций, не видящих ничего за собственными рамками. Но главный симптом – экологический кризис. Он представляет собой социальный недуг, нравственную проблему, так как неразрешим чисто юридическими методами. Восстановить гармонию между человеком и природой можно только путем создания новой культуры, где каждый рядовой человек включит в область своего внимания состояние Земли и Космоса. Пора понять, что наша планета – это космическая гостиница, где живут и другие существа.
Одна из фундаментальных причин нынешнего кризисного состояния культуры состоит в забвении подлинного смысла диады жизнь–смерть. Мы не воспринимаем их как единый неразрывный процесс, поэтому смерть выглядит как абсолютный конец, она представляется разрушающей все, что мы делаем в жизни. Отсюда – замутнение жизненных смыслов.
В.В. Налимов рассматривает различные версии понимания смерти в истории философии, особое внимание уделяя исследованиям ХХ века. Он приходит к выводу, что в нашей культуре произошла десакрализация смерти, хотя сейчас есть тенденции к восстановлению истинного понимания ее значения (в трансперсональной психологии, в обучении «искусству умирать»). Наша культура, говорит Налимов, подразумевая современность, – единственная за всю историю человечества, лишенная единой приемлемой для всего общества позиции по отношению к проблеме жизнь–смерть. Страх смерти мучает человечество, и это означает тяжелую болезнь культуры.
Вторая фундаментальная проблема, наряду с пониманием смерти, – это проблема противопоставления материи сознанию. И то, и другое понятие трудно определимы, размыты. Опыт показывает, что между ними нет непроходимой границы. Василий Васильевич приводит целый ряд примеров, свидетельствующих об условности различения «материального» и «идеального». Это антропный принцип, факты прямого воздействия сознания на механические устройства и бактериальные системы, возможность описать мозговую деятельность через квантово-механический подход, размытость грани между живым и неживым в процессе умирания и др. Нельзя исключить из внимания опыт выхода сознания на новые уровни во время клинической смерти или реинкарнационные воспоминания у детей. Все эти факты свидетельствуют о назревании крупных перемен в мировоззрении, о готовящихся культурных сдвигах. Должен совершиться переход к духовно ориентированной культуре, культуре всеохватывающей, интегрирующей знания разных дисциплин – как научных, так и выходящих за рамки науки. Поэтому надо готовить в вузах не узких специалистов, а широко образованных интеллигентов. Правда, пишет Налимов, наука и религия пока трудно совместимы: религия опирается на традицию, а наука следует движениям свободной мысли. И все-таки надежда на интеграцию есть.
Общество развивается спонтанно-творчески, и мы не можем предсказать, что будет, и тем не менее должны готовиться к предстоящей вспышке новых идей, готовить людей к восприятию новых смыслов.
А что же экологический кризис, судьбы планеты? Здесь, полагает Василий Васильевич, можно надеяться только на вмешательство космических сил. Но тут мы сталкиваемся с Тайной, раскрыть которую невозможно…
Завершая этот небольшой обзор философского творчества Василия Васильевича Налимова, хочется подчеркнуть, что все его труды пронизаны духом Великой Тайны. Они не сводятся к дискретному – к словам, написанным на бумаге. Они обладают магической силой и энергией вселенской континуальности, фонтанируют идеями и предназначены для многократного чтения и истолкования: всякий раз – по-новому.
Литература
- Налимов В.В. Спонтанность сознания. М.: Прометей, 1989, 287 с.
- Налимов В.В. Канатоходец. М.: Издательская группа «Прогресс», 1994, с. 456.
- Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. Реальность нереального. М.: Мир идей, 1995, 432 с.
- Налимов В.В. Разбрасываю мысли. М.: 2000, Прогресс-Традиция, 344 с.
- Налимов В.В. Искушение Святой Руси. Томск-Москва: Изд-во «Водолей», 2002, 278 с.
