НО ГОВОРИ И НЕ УМОЛКАЙ...


НО ГОВОРИ И НЕ УМОЛКАЙ...
Ж.А. Дрогалина
(Из книги «Я друг свобод… В.В.Налимов: вехи творчества», 2005, т. I, гл. I)

 

От Налимова я уходил окрыленный,
ибо никто еще не требовал от меня так ясно чистоты и подвига.
В.Я. Голованов [2002, c. 264]

     

  

 

Набросок к портрету

Рассказывать о Василии Васильевиче Налимове не просто, потому что непросто говорить о современнике, и еще сложнее – говорить о выдающемся современнике, человеке и мыслителе, истинные масштабы которого раскрываются во времени и истории.

Однажды, незадолго до смерти, он сказал: «Мне, наверное, нужно умереть, чтобы меня начали понимать». Возможно, даже и это условие недостаточно – слишком далеко вперед он сумел уйти. Коллега-математик профессор В.Н. Тутубалин сравнительно недавно (уже в последние годы жизни Василия Васильевича) написал в своей статье [1993]:

«Но теперь, через двадцать с лишним лет, я вижу с полной ясностью, что прикладная деятельность в области математической статистики может быть успешной только в том случае, если математика Колмогорова сочетается в ней с философией Налимова (с.101)».

Философия Налимова – это знание, объемлющее многомерность реальности, целостность мира и величие тайн. Он сам называл свой подход вероятностно ориентированной философией; американский редактор его книг профессор Р. Колодный называл его философию вероятностной метафизикой. С этим определением Василий Васильевич был не только согласен, оно ему нравилось: к метафизике он относился серьезно. В одной из своих последних работ, посвященных конструктивистским аспектам математической модели сознания, он подчеркивал значение метафизики в контексте обращения к «неведомому во Вселенной» [Налимов, 2000]:

«В то же время мы не можем игнорировать метафизику, понимая, что далеко не все в Мироздании доступно нашему опыту. Нужно быть смелее и признавать, что мы живем в мире, сконструированном лишь из доступных нам фрагментов (обрывков) Вселенной. Недоступное может приоткрыться, если мы будем только ставить вопросы, ничего не утверждая. Обращение к вопросам, не имеющим ответа, – это уже метафизика. Только обращаясь к метафизике, мы можем приоткрыть тайну сознания Вселенной. Утверждение всегда сковывает мысль. В этом сила и слабость науки. Метафизика ограничивается вопросом – это расширяет горизонт мысли.

Сейчас мы подошли к необходимости понять Сознание как феномен Вселенной. Для этого нужна предельно свободная мысль (с. 40)».

Его мысль всегда была свободной. Еще с юности он начал поиск «освежающей мысли». Той, «ради которой отбыл свой тюремно-лагерно-ссылочный срок и которую наконец обрел» [1994 a, c. 247].

Разработанная им философская система суждений позволяла ему, обращаясь к науке, выходить за традиционно установленные пределы: «Я был ученым, но оставался свободным от сурового насилия науки» [2000, с. 9]. В книгах философской направленности, таких как Вероятностная модель языка [1979], Спонтанность сознания [1989], В поисках иных смыслов [1993], На грани третьего тысячелетия [1994 б], Реальность нереального [1995 а], Разбрасываю мысли [2000] Василий Васильевич анализировал главную, с его точки зрения, проблему философии – проблему смыслов, «их проявленности в Мире и одновременно их вневременной трансценденции» [1989, с. 6] [1]

Панорама философской мысли, на фоне которой раскрывается его подход, – «континуальна»: от древнеегипетского мифа и буддистского Востока до философской традиции Запада (Платон, Плотин, гностицизм, Августин, Кант, Ницше, Дильтей, Шлейермахер, Хайдеггер, Гадамер, Уайтхед, Жильсон, Сартр, Полани, Рикёр, Деррида) и новейших представлений трансперсональной [2] и гуманистической психологии. Он стремился по-новому осветить проблемы языка и логики, творчества и эволюции, материи и сознания, жизни и смерти.

В.В. Налимов построил свою модель мира, опирающуюся на разработанную им вероятностно ориентированную философию. И когда критики пытались обвинять его в том, что силлогизм Бейеса, лежащий в основе его подхода, описывает слишком многое: и язык, и сознание, и процесс эволюции, он отвечал, что это не так, поскольку «на деле он описывает только одно: процесс эволюции семантики текстов. Тех текстов, через которые мы видим Мир» [Налимов, 2000, с. 80].

Формула Бейеса превращается у него в универсальную познавательную модель для рассмотрения органически целостных, иерархически организованных, эволюционирующих систем, изучение которых стало характерной чертой науки сегодняшнего дня.

Его «распаковка» семантического континуума была уникальной в той мере, в какой была уникальна и сама его личность – культурная, мистически одаренная, независимая. Он мог бы согласиться с Сирано де Бержераком, поэтом-романтиком и философом: «…если бы каждый из сочинителей говорил только слова, до него никем не сказанные, библиотеки были бы менее громоздкими, зато более удобными и полезными, а человеческой жизни, как она ни коротка, почти хватило бы на чтение и приобретение знаний» [2002, с. 22–23][3]. Ему удалось сказать слова, до него никем не сказанные. Например, такие: «И если раньше, следуя Канту, мы могли говорить о том, что пространство есть форма созерцания внешнего Мира, то теперь… мы готовы идти дальше и говорить, что наше сознание структурировано геометрически: экзистенциально человек геометричен» [2000, с. 158]. Геометризация представлений о смыслах и текстах сближает описание семантического мира с описанием физического мира, объединяя их. Эта тема звучит почти во всех философских работах В.В. Налимова, опирающихся на силлогизм Бейеса.

Мысль

Василий Васильевич жил в великих просторах мысли и любил ее «как таковую». С ранней юности математика и философия для него были слиты воедино. В Канатоходце Василий Васильевич написал [1994 a]:

«Я принял решение поступить на математическое отделение физико-математического факультета. Отнюдь не потому, что я любил решать задачи и доказывать теоремы. Из лекций математика А.А. Солоновича[4], читавшихся в Кропоткинском музее, я понял, что философское осмысление мироздания возможно только на языке математики... Особое впечатление на меня произвели лекции Солоновича о философском истолковании Теории множеств. Я понял, что столкнулся с чем-то очень важным в понимании множественного как целого (с. 122)».

По поводу «философского осмысления мироздания на языке математики» он позднее напишет, что пытается ввести математику в философию, потому что математика делает мысль четкой и требует аксиоматического обоснования при построении концепций. Предвидя углубление связи философии с наукой, он подчеркивает, что «хорошая наука говорит на математическом языке». И на вопрос, почему же все-таки математика, отвечает, что люди устроены так, что воспринимают «Мироздание через пространство, время и число с помощью логики». Отсюда следует, что всем эволюционным процессом мы подготовлены к тому, чтобы обращаться к математике [2000, с. 28].

Поэтому в 1929 г. он поступил на математическое отделения физико-математического факультета МГУ, которое оставил в 1931 г. из-за конфликта с комсомольской организацией.

Начальная деятельность его как физика прервалась в 1936 г. сталинскими репрессиями, которые длились до 1954 г. Общий репрессивный срок составил 18 лет, в течение которых он побывал, как сам об этом пишет, «в русских тюрьмах, лагерях и ссылках – снимал „торфа“ в забое, промывал колымское золото, заготовлял лес… долго работал инженером на металлургических заводах, когда был в ссылке; трудился и на нефтяных промыслах, и в геологических партиях. Где бы ни работал, всегда любил работать» [Налимов, 2000, с. 9].

В течение 10 лет (1965–1975) он был первым заместителем академика А.Н. Колмогорова, возглавлявшего лабораторию статистических методов МГУ (штат лаборатории включал более 130 сотрудников). Василий Васильевич неоднократно в разных своих работах напоминал, что Андрей Николаевич любил повторять: «Мы имеем, по крайней мере, одно весьма серьезное преимущество – владеем вероятностным мышлением»[5].

Эксплицируя эту мысль, он подчеркивал, что разговор о вероятностном мышлении относится не столько к развитию самой математики, сколько к использованию ее для вероятностного описания внешнего мира, вопреки жесткому детерминизму, в который оказалась погруженной западная культура [Налимов, 1994 а]:

«Естествоиспытатель, обращенный к вероятностно-статистическим представлениям, начинает мыслить иначе, чем это было традиционно принято. Напомним, что идея случайности обрела познавательное значение сравнительно недавно» (с. 283)».

Хорошо понимая значение такого преимущества, В.В. Налимов пытался внедрять вероятностное мышление в методику научного эксперимента, в наукометрию, в понимание семантики многозначного языка и природы сознания, в философию. «Вероятностно ориентированная философская герменевтика, идущая на смену ушедшей философии экзистенциализма, – вот что стало моей окончательной задачей»[6]. Он неизменно акцентировал познавательное значение понятия случайности.

Развивая свою вероятностно-ориентированную философию, В.В. Налимов по-новому осветил проблемы языка, мышления, сознания, творчества и эволюции. Его интересовал вопрос: «Как возможна единая модель, задающая творчество в самом широком его понимании, включающем развитие как ноосферы, так и биосферы?» [Налимов, 1989, с. 7]. Осознавая трансдисциплинарный характер затронутых проблем и понимая, что «вероятностному описанию поддается изучение реальности любого явления» [Налимов, 1994 а, с. 295], он разрабатывал собственный математизированный язык для построения аксиоматизированной теории по аналогии с тем, как это имеет место в физике [там же]:

«Существенно математизированным, как это мне представляется, должен стать язык для создания теории смыслов, так же как, скажем, язык, на котором могла бы быть построена теория проявления живого. Понимая роль полевых представлений в современной физике, хочется думать о возможности введения аксиоматизированных представлений о биологических (морфофизиологических) и семантических полях (с. 282)».

Категория спонтанности в работах В.В. Налимова обрела широкое мировоззренческое звучание, охватив многообразные проблемы культуры и выразив на современном языке глубинное понимание целостности бытия. В работе Мир как геометрия и мера он дает развернутое определение спонтанности в контексте вероятностной онтологии, воспроизводя древний миф о мире как спонтанно распаковываемой целостности, который европейская наука долго не могла воспринять, верная механистическому порядку, продиктованному законом [2000, с. 184–185]. Одно из определений звучит так: «Спонтанность – это распознавание упакованного на семантическом континууме». В его подходе смысл является понятием не логическим, а онтологическим, становясь категорией сущего. Из этого следует, что смыслы существуют изначально, как, например, фундаментальные физические константы. Это – непроявленный (нераспакованный) Мир: семантический вакуум.

В своих философских построениях В.В. Налимов подошел к необходимости разгадать дилемму жизнь–смерть путем преодоления «затянувшегося на века противостояния сознание–материя», отделяющего нас от понимания «иных – возможных форм бытия». Главный вывод его размышлений: «Измениться должна сама сущность Бытия» [там же, с. 366].

Сейчас мы начинаем понимать эвристичность подобного подхода, который может стать научной парадигмой будущего.

Работы

Василий Васильевич Налимов опубликовал около 300 статей и 30 книг. Его работы переводились на немецкий, английский, французский, польский, венгерский и арабский языки.

Четыре книги философской направленности были изданы в Америке издательством Института научной информации – ISI Press:

In the Labyrinths of Language: A Mathematician’s Journey [1981 a]. По-русски:Вероятностная модель языка [1974, 1979, 2003].

Faces of Science [1981 b]. По-русски как книга не издавалась, выходили только отдельные статьи.

Realms of the Unconscious: The Enchanted Frontier [1982]. По-русски вышла с опозданием на 13 лет под названиемРеальность нереального [1995 а]. Василий Васильевич даже и не хотел ее издавать, потому что не любил возвращаться к старым текстам.

Space, Time, and Life: The Probabilistic Pathways of Evolution [1985]. По-русски вышла с опозданием на 15 лет под названием Мир как геометрия и мера в книге: Разбрасываю мысли [2000].

Две книги: Применение математической статистики при анализевещества [1960] (The Application of Mathematical Statistics to Chemical Analysis [1963]) и Статистические методы планирования экстремальных экспериментов [1965] (Statistical Methods for Design of Extremal Experiments[1968])[7] вошли в число наиболее цитируемых, став «классиками цитирования» по оценкам Американского Института научной информации, который был создан Юджином Гарфилдом и получил мировую известность благодаря своим индексам цитирования (Science Citation Index, Social Science Citation Index, Arts & Humanities Citation Index).

Д-р Гарфилд посвятил Василию Васильевичу большую статью под названием Дань уважения В.В. Налимову: ученому ренессансного духа и подлинному наукометристу [Garfield, 1981–1982]. Гарфилд неоднократно писал о Василии Васильевиче, встречался с ним в Москве и в Америке, приглашал на конференции по наукометрии, предлагал и оказывал помощь, издавал его работы, посылал книги. Василий Васильевич знал, что там, за океаном, на стороне, противоположной лагерной Колыме (где он пилил лес и мыл золото, не пытаясь даже представить себе Америку), живет деятельный друг. Правда, книги посылали и другие ученые, ценившие труды В.В. Налимова; среди них были проф. Роберт Колодный, редактор его американских изданий; д-р Станислав Гроф, рецензировавший книгу [Nalimov, 1982] и неизменно приглашавший Налимова на конференции по трансперсональной психологии, на одной из которых (Прага, 1992) Василий Васильевич встретился с физиком Дэвидом Бомом, с работами которого давно был хорошо знаком.

Посылали книги и Фритьоф Капра, и Нина Владимировна Вернадская-Толль, дочь академика В.И. Вернадского, психиатр, жившая в Америке (подробнее о ней ниже). В архиве Налимова сохранился также материалы, присланные Карлом Поппером, с надписью на титуле: «В.В. Налимову наилучшие пожелания на 1976 год от Карла Поппера»[8]. В книге [Nalimov, 1981][9] представлен свободный диалог с Поппером, в котором показано, как из попперовских построений могут быть получены совсем неожиданные выводы. Например, такой: «…если мы примем безоговорочно точку зрения Поппера, то в разряд метафизики попадет не только астрология, но и концепция самого Поппера. Туда же, по-видимому, должна будет попасть и математика… и логика, и общеметодологические дисциплины, такие, скажем, как математическая статистика» (с. 25)[10].

Василий Васильевич много и свободно читал по-английски, что в докомпьютерные времена информационной недостаточности позволяло ему следить за состоянием мировой мысли, научной и философской. Список литературы в его статьях и книгах особенно удивлял его зарубежных коллег.

Он всегда умел лучше других рассказывать о себе, и его рассказы никогда не были скучными. Его, кстати, и цитировать всегда трудно: коротко не получается – в текстах все так тонко связано и самосогласовано, что приходится включать обширные пассажи.

Вот, к примеру, описание процесса его движения к вероятностно ориентированной философии в Предисловии к книге Спонтанность сознания[1989]:

«Эта работа является завершающей в длинной серии публикаций, посвященных развитию вероятностно ориентированной философии. Давно – более чем тридцать лет назад – я начал активно использовать язык вероятностных представлений для решения ряда инженерно-технических и научных задач. Сначала это была попытка построить статистически ориентированную теорию анализа вещества [Налимов, 1960], потом была сделана попытка создания математической теории эксперимента [Налимов, Чернова, 1965], [Налимов, 1971], [Налимов, Голикова, 1981] и, наконец, еще одна попытка – наукометрия [Налимов, Мульченко, 1969]. Постепенно стала созревать мысль о возможности создания языка вероятностных представлений для рассмотрения философских проблем. Обогащенный пережитым и узнанным, я вернулся к обдумыванию тех проблем, которые глубоко заинтересовали меня еще в юности. Существенно важным оказалось то, что к этому времени я уже овладел вероятностным мышлением.

Здесь на передний план вышли такие темы, как семантика обыденного языка [Налимов, 1979][11], философия науки[Nalimov, Barinova, 1974], [Nalimov, 1981], природа бессознательного [Налимов, 1978], [Nalimov, 1982], [Налимов, Дрогалина, 1984, 1985], [Налимов, 1986 а, б], проблема эволюционизма [Nalimov, 1985[12]. Все замкнулось на возможность геометрического понимания основ мироздания. Ничто метафизики обрело пространственный образ. Через геометрические представления оказалось возможным сделать намек на трансцендентное (в понимании Ясперса), т. е. на бытие и мышление, непостижимое в своей предельности...

В... книге [Nalimov, 1985] речь шла о проявленности смыслов через биосферу, в первых трех [Налимов, 1979; Nalimov, 1981, 1982] – о проявленности их через человека в таких сферах его деятельности, как язык, воображение, наука. В данной работе мы опять возвращаемся к человеку, концентрируемся на нем и только на нем, и пытаемся показать, как через него – в его бытии в Мире раскрываются смыслы. Смыслы распаковываются всегда через тексты. Человек для нас – это текст, или, точнее, многообразие текстов, грамматику и семантику которых мы хотим охватить единым, вероятностно задаваемым взглядом (с. 5–6)».

В Спонтанности сознания его гностическая [13] приверженность была проявлена в полной мере – он создавал свою модель Мира и в этом видел творческую задачу. Он утверждал изначальное существование смыслов во Вселенной, семантический континуум которых неизменен и распаковывается каждый раз заново на языке современных представлений. Поэтому эволюция есть по существу изменение семантики текстов, через которые мы видим мир [Налимов, 1995 б]:

«Смыслы – это то, из чего создаются тексты с помощью языка. Тексты – это то, что создано из смыслов с помощью языка. Язык – это средство, с помощью которого из смыслов рождаются тексты. Триада становится синонимом сознания (с. 122)».

Разработку вероятностно ориентированной теории сознания (аксиоматической системы, построенной на обращении к формуле Бейеса, которая ранее использовалась только в математической статистике) Василий Васильевич считал главным своим достижением и свою задачу видел в том, чтобы «понять роль смыслов во Вселенной… хотя бы оценить роль смыслов в существовании человека» [2000, с. 283].

В философских раздумьях Василия Васильевича (особенно в последние годы – 1991–1996) значительное место занимала проблема культуры – культуры как терапии. Он публикует ряд работ, в которых пытается оценить ситуацию в культуре на грани третьего тысячелетия, исходя из представления о том, что наша – западная – культура находится в кризисе. Ее потенциал исчерпался, ибо существующие смыслы «одряхлели». Поиск нового всегда начинается с критики сложившегося. Ставятся вопросы, над которыми надо размышлять. Размышление требует расширения мировоззренческого горизонта.Будущую культуру он хотел видеть как культуру вопросов: «Всякая научная теория – это, прежде всего, вопрос заданный природе. Теория иссякает, когда она перестает быть вопросом, порождающим ответы» [Налимов,1995 а, c. 359]. В статье На изломе культуры: некоторые наблюдения и вольные размышления о них содержится много острых вопросов в контексте философского рассмотрения проблемы, которая определяется как вселенская экология человека [Налимов, 1993]:

«Здесь мы будем иметь в виду не только физическую, но и духовную среду его обитания. Человек – единственное существо на Земле, которое обитает еще и в Мире смыслов и стремится заглянуть в запредельность Бытия (с. 146)».

Стремление «заглянуть в запредельность Бытия» получает новый акцент в работе На грани третьего тысячелетия: что осмыслили мы, приближаясь к XXI веку[1994 б][14], где рассматриваются такие фундаментальные дилеммы, как сознание–материя и жизнь–смерть. В.В. Налимов показывает, как связаны эти темы, полагая, что раскрытие одной из них, а именно темы сознание–материя, позволит осознать и осмыслить дилемму жизнь–смерть, понимание которой должно быть положено в основание новой культуры. Василий Васильевич отмечал, что зрелость культуры определяется разработанностью именно этой темы.

В.В. Налимов считал, что многие вопросы, которые он рассматривает в этом философском эссе, остаются до сих пор малоисследованными, хотя возникли еще в далеком дохристианском прошлом, и свою задачу он видел прежде всего в том, чтобы «попытаться отчетливо сформулировать эти вопросы, продираясь сквозь множество разноречивых философски незавершенных высказываний» (c. 4). Он настаивал на необходимости изменения – трансмутации – культуры [там же]:

«Двадцатый век движется к своему закату. Естественно оценить то, что мы пережили за время его развития.

Отчаяние. Войны невиданной силы – только Вторая мировая унесла 60 миллионов человек (из них 27 миллионов в нашей тогдашней стране). Репрессии невиданного масштаба. Эпидемия наркомании. Нестерпимый бандитизм и безумный терроризм.

И в то же время расцвет интеллектуальной деятельности.

И безудержный технический прогресс, сметающий жизнь на Земле, покоряющий самого человека.

Все смешалось, все спуталось[15].

Прощаясь с XX веком, мы вместе с ним прощаемся и со вторым тысячелетием нашей культуры. Это обстоятельство надо также суметь оценить. Оглядываясь, мы обращаемся преимущественно к маргиналиям нашей культуры, поскольку именно там появляются ростки будущего...

Можно сказать, что человек не хорош и не плох. Он таков, каков есть, во всей своей многомерности. Он непрестанно взаимодействует с культурой и в результате этого взаимодействия может становиться хорошим или плохим.

Культуру создают люди. Создав ее, одни подчиняются ей беспрекословно, другие – интеллектуально и духовно развитые – сохраняют самостоятельность, остаются самими собой, готовые вступить в неравную и, казалось бы, бессмысленную борьбу, становясь бунтарями, диссидентами. Они были всегда. Они есть и сейчас.

Культура должна быть динамичной – только тогда человек может действовать. Только тогда он может стать героем, – а потребность в этом в нем заложена искони. Человеку свойственна устремленность к романтизму [Налимов, 1993].

Культура может одеревенеть из-за недостатка реформаторов, тогда – бунт, революция. Культура может потерять свою потенциальность мягко – тогда апатия, безразличие, хаос и разброд, утрата этики – хранительницы культуры. Тогда возможна и гибель культуры. Вспомним великую Римскую империю.

Культура является терапией сознания. Она успокаивает мятущуюся душу человека. Эта тема нами опять-таки обсуждалась в книге [Налимов, 1993].

Создается культура харизматическими личностями разного достоинства...

Культура есть надличностный организм. Он эволюционирует. Но нам не дано знать, куда направлена стрела эволюции... Ведь мы еще и сейчас – после двух тысячелетий – не знаем, возможно ли, и если возможно, то как, воплощение христианского идеала на Земле (основная тема произведений Ф. Достоевского).

В христианстве до сих пор нет ответа на один из самых серьезных вопросов нашего бытия в Мире. Этот вопрос звучит так:

В чем смысл истории?

В чем смысл массовых насильственных смертей, политических репрессий, страданий, унижений, порабощений? Отсутствие ответа обесценивает само существование религий.

Ответ, на самом деле, можно дать. Он звучит достаточно лаконично. Смысл истории в том, что она является космическим экспериментом. Такой эксперимент нужен для раскрытия мироздания. И мы, люди, ответственны за то, что в своей деятельности так и не стали христианами, не выполнили стоящих перед нами космических задач. Тысячелетний, а для кого-то и двухтысячелетний, опыт жизни в плане этическом так ничему и не научил.

В более широкой перспективе можно сказать, что смысл существования самой Вселенной состоит в раскрытии заложенной в ней потенциальности [Налимов, 1989]. Но как, – мы опять спросим, возможно раскрытие потенциальности без эксперимента? Подобные эксперименты, возможно, ведутся и в других Мирах и на других Планетах (с. 5–7)».

Не все труды Василия Васильевича опубликованы в нашей стране. Все еще ждут своей очереди Облик науки[16] и Прошлое в настоящем (где В.В. Налимов пытался показать, что в наше время – в век утраты фундаментальных смыслов и всеобщей разбросанности знаний по отдельным закромам многоликой культуры – все же возможно построение единых, по-прежнему целостно звучащих философских систем).

Учитель

У Василия Васильевича идей всегда было больше, чем сотрудников. И сами идеи опережали время. Он умел «разбрасывать» мысли и вызывать «брожение умов». Он был ученый и учитель, но учитель особенный. Вот как о нем написал А.Ю. Закгейм, профессор Московского института тонкой химической технологии [1997]:

«Василий Васильевич Налимов – один из самых необыкновенных ученых современности…

Василий Васильевич явился создателем и руководителем ряда новых научных направлений: метрологии количественного анализа, химической кибернетики, математической теории эксперимента и наукометрии. Круг его научных интересов был невероятно широк, а предлагаемые решения необычны. Они будоражили умы, порождая многолетние дискуссии. Его размышления о вероятностной модели языка, вероятностной теории смыслов, об эволюции и экологии оказались столь неординарными, что воспринимались как вызов.

Но В.В. Налимов был не только Ученым, но и, что встречается крайне редко, – Учителем. Он обладал одним из самых высоких званий, которые человек может заслужить не по официальному ранжиру, а по сути.

Есть два рода учителей. Принадлежащий к первому считает учительство целью своей жизни и все силы прилагает к тому, чтобы ученики принимали его, передавая им все, чем богата его душа. Учитель второго рода может искренне не считать себя таковым. Он воздействует на других помимо своей воли, исключительно благодаря масштабу своей личности и идей. И учиться у него гораздо труднее.

Учитель первого рода может быть средним. Или хорошим. Он может быть и великим. У учителя второго рода выбора нет: либо он велик, либо... не учитель.

История знает немало таких учителей среди великих ученых и художников. Василий Васильевич Налимов – один из них. Он, кажется, никогда не заботился о том, чтобы его лучше понимали. Просто мыслил и высказывал свои мысли. И тому, кто попадал под обаяние его дела и личности, зачастую было очень нелегко проникнуть в мир идей Учителя. Но каждое проникновение щедро награждало, ибо это был удивительно богатый мир.

И еще одно. Те, кто окружали Василия Васильевича, были, как правило, нравственными или просто хорошими людьми. Здесь действовали как бы две силы, исходившие от него. Во-первых, он сильнее всего притягивал к себе именно хороших и нравственных. Во-вторых, общение с ним, опять-таки помимо его специальных усилий, было мощной школой нравственности – прежде всего честности в науке, а далее – и честности в жизни.

Сегодня налимовские ученики, как и все ученые России, живут на краю пропасти. Но память об Учителе дает надежду. Он пронес свет своего духовного мира сквозь такие испытания, что даже отблески этого света способны помочь преодолеть многое (c. 20)».

Надо сказать, что слово «честность» было одним из ключевых в тезаурусе В.В. Налимова.

«Уходят гиганты…»

Василий Васильевич начал свое «странствие в мирах и веках» крещенским днем 19 января 1997 г. В тот день для него наугад открылась страничка из Евангелия. Это оказалась строка в Деяниях Апостолов:

«Господь же в видении ночью сказал Павлу: не бойся, но говори и не умолкай; ибо Я с тобою... (18, 9)».

Но говори и не умолкай – такой оказалась евангельская оценка его усилий.

В работах последних лет, когда он писал: «Мне уже скоро прощаться и уходить отсюда»[17], – ему особенно хотелось «осмотреться», понять, что же произошло, в чем он участвовал, за что погибли близкие ему люди.

Василий Васильевич ясно понимал, что мы стоим на пороге смены парадигм – культурной и научной, – и не оставлял усилий, отстаивая свою мысль в статьях и книгах. В период 1993–1996 гг. он опубликовал 5 книг (одну из них – на французском [Nalimov, 1996]), подготовленных в основном в этом интервале времени, когда он уже был очень болен.

Его последние мысли на Земле были обращены ко Вселенной:

«Я хотел увидеть за открытым окном – за окном всей Вселенной, – и вот эту Вселенную воспринять…»

Когда он был юношей и выбирал свой путь, ему было сказано кратко: «Жизнь должна быть непрестанно творимой Легендой». Он сумел не только следовать этому наставлению, но и исполнить его.

«Человек-эпоха, один из самых ярких мыслителей современности», – писали наши соотечественники в рецензиях и некрологах.

«Уходят гиганты», – написали в прощальном письме американские ученые Рустам Рой и Юджин Гарфилд.

Такими людьми, как Василий Васильевич Налимов, оправдывается весь род человеческий.

Литература
  1. Бержерак С. де. 2002. Иной свет, или Государства и Империи Луны. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 246 с.
  2. Голованов В.Я. Последний рыцарь. В кн.: Налимов В.В. 2002. Искушение Святой Руси. Томск–Москва: Издательство «Водолей», с. 257–269 (см. также: Голованов В.Я. Канатоходец, или рай парадоксов. Газета Первое сентября, 3.07.2001, № 48, с. 3).
  3. Дрогалина Ж., Налимов В. 1994. С. Гроф. Области человеческого бессознательного: опыт исследований с помощью ЛСД. М., 1992. Путь, № 6, с. 302–307.
  4. Закгейм А.Ю. 1997. Учитель. Alma Mater, № 3, с. 20.
  5. Налимов В.В. 1960. Применение математической статистики при анализе вещества. М.: Физматгиз, 430 с.
  6. Налимов В.В., Чернова Н.А. 1965. Статистические методы планирования экстремальных экспериментов. М: Наука, 340 с. По-польски: Nalimow W.W., Czernowa N.А. 1967. Statystyczne Metody Planowania. Warszawa: Wydawnictwo Naukowo-Techniczne, 412 s.
  7. Налимов В.В., Мульченко З.М. 1969. Наукометрия. Изучение развития науки как информационного процесса. М: Наука, 192 с. По-польски: Nalimow W.W., Mulczenko Z.М. 1971. Naukometria. Warszawa: Wydawnictwo Naukowo-Techniczne, 170 s. По-венгерски: Nalimov V.V., Mulcszenko Z.М. 1980. Tudomanymetria. Budapest: Akadémiai Kiado, 271 p. На английском языке микропленка: Nalimov V.V., Mulczenko Z.М. 1971. Measurement of Science. Study of the Development of Science as Information Process. Washington, D.С., Translation Division, Foreign Technology Division, United States Air Force System Command, 13 October, 196 p.
  8. Налимов В.В. 1971. Теория эксперимента. М.: Наука, 207 с. По-немецки: Nalimov V.V. 1975. Theorie es Experiments. Berlin: VEB Deutscher Landwirtschaftsverlag, 159 S.
  9. Налимов В.В. 1978. Непрерывность против дискретности в языке и мышлении. Тбилиси: Изд. Тбилисского университета, 84 с.
  10. Налимов В.В. 1979. Вероятностная модель языка. М.: Наука, 303 с. (второе расширенное издание, первое – 1974, 272 с.). По-польски: Nalimow W.W. 1976. Probabilistyczny model jezyka. Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo Naukowe, 336 s.
  11. Налимов В.В., Голикова Т.И. 1981. Логические основания планирования эксперимента. М.: Металлургия, 151 с. (второе переработанное и расширенное издание, первое – 1976, 128 с.).
  12. Налимов В.В. 1981. О возможности метафорического использования математических представлений в психологии. Психологический журнал, 3, с. 39–47.
  13. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. 1984. Вероятностная модель бессознательного. Бессознательное как проявление семантической вселенной. Психологический журнал, т. 5, № 6, c. 111–122.
  14. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. 1985. Как возможно построение модели бессознательного. Бессознательное, т. IV. Тбилиси: Мецниереба, c. 185–198. По-французски: Nalimov V.V., Drogalina Zh. 1989. Comment peut-on construire un modèle de l'inconscient? L'lnconscient. La Discussion Continue. М.: Editions du Progrès, p. 173–189.
  15. Налимов В.В. 1986 а. Природа смыслов в вероятностно ориентированной философии. Язык, Наука, Философия (ред. Р.И. Павилёнис). Вильнюс: Институт философии, социологии и права Лит. СССР, с. 154–180.
  16. Налимов В.В. 1986 б. Вероятностный подход к описанию явлений, происходящих на глубинных уровнях сознания. Труды семинара, посвященного 75-летию со дня рождения Д.И. Блохинцева. Дубна: Объединенный институт ядерных исследований, с. 98–121.
  17. Налимов В.В. 1989. Спонтанность сознания. М.: Прометей, 287 с.
  18. Налимов В.В. 1991 а. Как возможна математизация философии? Вестник Московского Университета. Серия 7, Философия, № 5, сент.-окт., с. 7–17.
  19. Налимов В.В. 1991 б. Требование к изменению образа науки. Там же, с. 18–33.
  20. Налимов В.В. 1993. В поисках иных смыслов. М.: Изд. группа «Прогресс», с. 141–238.
  21. Налимов В.В.1994 a. Канатоходец. М.: Изд. группа «Прогресс», 456 с.
  22. Налимов В.В.1994 б. На грани третьего тысячелетия. М.: Лабиринт, 73 с.
  23. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. 1995 а. Реальность нереального. М.: Мир идей, 432 с.
  24. Налимов В.В.1995 б. Вселенная смыслов. Общественные науки и современность, № 3, с. 122–132.
  25. Налимов В.В. 2000. Разбрасываю мысли. М.: Прогресс-Традиция, 344 с.
  26. Налимов В.В. 2002. Искушение Святой Руси. Москва–Томск: Водолей, 278 с.
  27. Тутубалин В.Н.1993. Вероятность, компьютеры и обработка результатов эксперимента. Успехи физических наук, т. 163, № 7, с. 93–109.
  28. Garfield E. 1981–1982. Essays of an Information Scientist.Philadelphia: ISI Press, v. 5, p. 417–427.
  29. Nalimov V.V. 1963. The Application of Mathematical Statistics to Chemical Analysis. Oxford: Pergamon Press, 294 p.
  30. Nalimov V.V., Chernova, N.A. 1968. Statistical Methods for Design of Extremal Experiments. Ohio: Foreign Technology Division, Wright-Patterson Air Force Base, 9 January 1968, 412 p. FTD-HT 23-660-67 (Microfilm AD 673747), USA.
  31. Nalimov V.V., Barinova Z.M. 1974. Sketches on the History of Cybernetics. Predecessory of in Ancient India. Darshana International. An International Quarterly of Philosophy, Psychology, Psychical Research, Religion, Mysticism and Sociology. Moradabad (India), April, v. 14, № 2, p. 35–72.
  32. Nalimov V.V. 1981 a. In the Labyrinths of Language: A Mathematician’s Journey. Philadelphia: ISI Press, 246 p.
  33. Nalimov V.V. 1981 b. Faces of Science. Philadelphia: ISI Press, 297 p.
  34. Nalimov V.V. 1982. Realms of the Unconscious: The Enchanted Frontier. Philadelphia: ISI Press, 320 p.
  35. Nalimov V.V. 1985. Space, Time, and Life: The Probabilistic Pathways of Evolution, Philadelphia: ISI Press, 110 p.
  36. Nalimov V.V. 1996. Les Mathématiques de l’Inconscient. Paris: Éditions du Rocher, 488 p.


 [1] В контексте проявленности он анализировал и природу времени, которой много занимался (например, [Налимов, Дрогалина, 1995 а]):

«По-видимому, нелепо было бы пытаться проследить судьбу человеческого Я вне его собственного Времени, так же как бессмысленно ставить вопрос о судьбе (об истории) физической частицы вне границ ее проявленности. Кажется, мы теперь убедились в том, что все наши попытки осмыслить природу Времени – как бы многообразны они ни были – это не более чем поиск подходящего языка для описания проявленности» (с. 347)».

В книге, вышедшей уже без него, читаем [Налимов, 2000]:

«Теперь несколько слов о Времени. Время само по себе не измеримо – это хорошо понял еще Плотин (см. [Nalimov, 1982]). Иллюзорное представление о его измеримости возникает тогда, когда появляется наблюдатель, обладающий часами. Если мы можем представить себе Мир, в котором ничего нет, то в нем нет ни часов, ни – соответственно – Времени. Часы – это тот аспект проявленности Мира, который позволяет наблюдателю конструировать свое представление о Времени. Но проявленность Мира дается через тексты – такими словами мы начали эту работу, и, если продолжать говорить на этом языке, то Время для нас оказывается просто грамматикой текстов Мира (подробнее эту мысль мы уже развивали в [Nalimov, 1982]). Таким образом, перед нами синонимические пары: Текст – Часы, Грамматика текста – Время (с. 143)».

[2] Трансперсональная психология – философски ориентированное направление, возникшее в США в конце 1960-х гг. в качестве альтернативы механистическому пониманию природы человека, на фоне интенсивного духовного поиска неидеологизированного мира. «Экзистенциальная дилемма человеческого существования преодолима, если возможен выход в более широкие контексты космического бытия. Опыт этого преодоления и относится к области трансперсональных переживаний, открывающих духовные размерности сознания» [Дрогалина, Налимов, 1994, с. 304]. Трансцендирование – преодоление пространственно-временных ограничений и собственно «телесности» – является основной характеристикой этих переживаний.

[3] Бержерак С. де. 2002. Иной свет, или Государства и Империи Луны. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 246 с.

[4] «Вся моя творческая деятельность находилась в той или иной степени под влиянием Солоновича. Я даже часто не осознавал этого влияния, но оно было во мне» [Налимов, 1994 а, с. 163].

[5] См., например, в книге Спонтанность сознания [1989, с. 9].

[6] Это цитата из рассказа Василия Васильевича о времени и о себе, включенного в статью З.В. Кагановой «Ученый и время» (с. 5), предваряющую две публикации В.В. Налимова в философской серии Вестника Московского университета [Налимов, 1991 а-б].

[7] Соавтор Н.А. Чернова.

[8] Статья: Popper K.R. The rationality of scientific revolutions. In: Rom Harré (ed.). 1975. Problems of Scientific Revolution: Progress and Obstacles to Progress in the Sciences. The Herbert Spencer Lectures 1973. Oxford: Clarendon Press, p. 72–101.

[9] Faces of Science – англоязычная версия Облика науки (собрания частично изданных материалов, раскрывающих позицию автора: «Наука моделирует скорее природу самого человека, чем природу описываемого им мира»).

[10] Здесь и далее цитируется по рукописи, хранящейся в архиве В.В. Налимова.

[11] Сюда нужно добавить также и [Nalimov,1981]: In the Labyrinths of Language: A Mathematician’s Journey. Philadelphia: ISI Press, 246 p.

[12] Русский вариант под названием Мир как геометрия и мера увидел свет, как отмечалось выше, лишь в 2000 г. в составе книги Разбрасываю мысли.

[13] «Гнозис – это знание о Мире в его вселенском понимании. Знание, обретаемое как слияние с ним через Любовь. Знание становилось Радостью, Мир – Богом» [Налимов, Дрогалина, 1995 а, с. 164].

[14] Эта брошюра полностью вошла в состав книги В.В. Налимова Искушение Святой Руси [2002].

[15] Негативные стороны современной культуры рассмотрены в статье На изломе культуры: некоторые наблюдения и вольные размышления о них, включеннойв книгу [Налимов, 1993].

[16] Напомним, что пока имеется только американское издание этой рукописи [Nalimov, 1981].

[17] [1993, c. 143].


Возврат к списку